И Барченко стал изучать иврит. Условные еврейские парни на блеклых страницах учебника собирали в корзины условные яффские апельсины, разговаривая на своем родном, но подзабытом языке. Сильные еврейские девушки клали кирпичи на стройках первого еврейского социалистического государства, а всех их освещало тоже условное типографское солнце, безумно похожее на яффский апельсин. Эти учебники забирали у активистов молодежного движения "Ха-халуц" ("Первопроходцы"), основавших в южных губерниях пробные коммуны ("ашхар"ы"). С утра и до вечера там тяжело работали в полях и огородах, выращивали виноград, табак, абрикосы и черешни, ухаживали за животными тех пород, что годились для субтропического климата Израиля. Ашхары - чаще всего украинские - получали ивритские имена, когда же сионисты уезжали (кто домой, а кто не успел, то в Сибирь), то Наhар тов становился Нагартовкой, Кадима - Кодымой, или - Першотравневкой.
Александр начинал понимать: ключи к открытию "дюнхор" лежат не в Тибете, и не в Лапландии, а здесь, рядом, и хранятся у еврейских мудрецов. Надо только найти их. Но как?
Еще до знакомства с ребе Шнеерсоном Барченко вышел на Петра Шандаровского, хорошо известного до революции в оккультных кругах последователя Георгия Гурджиева. Сын военного сановника, Шандаровский окончил юридический факультет Петербургского университета. В предреволюционные годы служил по военному ведомству (был кодировщиком в кодировальном отделе), однако свое истинное призвание видел в занятиях наукой и искусством. После революции Шандаровский читал лекции, работал художником-оформителем. Рисовал он, впрочем, не слишком профессионально. Но 20-е годы - время "новых" художников, кубистов, формалистов, поэтому ему прощались неровные линии крестьянских подолов и искаженные лица передовиков производства. Барченко познакомился с Шандаровским совершенно зимой 1922-23 года.
Таамил Кондиайнен в своих записках рассказывает об этом так: "Однажды зимой Александр Васильевич стоял перед витриной магазина и рассматривал узор на выставленном восточном ковре, где имелись элементы Универсальной Схемы. Рядом стоит какой-то гражданин, уже не молодой, худощавый, и тоже рассматривает этот ковер. А. В. обращается к нему: "Это вам что-нибудь говорит?" А тот рисует ногой на снегу какую-то геометрическую фигуру и спрашивает: "А это вам что-нибудь говорит?" А. В. ботинком на снегу тоже изображает какую-то фигуру. Так, обменявшись чертежами, они пошли вместе. Шандаровский просидел с Александром Всильевичем в комнате всю ночь. ... Они сидели почти молча, но за ночь целую кипу бумаги цифрами исписали. Иногда из комнаты выскакивал Александр Васильевич, взволнованный, восторженный. Снимал пенсне, ворошил волосы, протирал покрасневшие глаза и издавал восторженные восклицания".
Шандаровский познакомил Барченко с "числовым механизмом" древней науки и с так называемой Универсальной Схемой, с помощью которой якобы можно установить местоположение центров "доисторической культуры".
Барченко, Кондиайн и Шандаровский учредили тайное общество под названием "Единое трудовое братство" (ЕТБ). Общество возглавил сам Александр Барченко, он же написал и устав новой организации. Впоследствии он так будет рассказывать о задачах своего эзотерического общества: "Проповедь непротивления, христианского смирения, помощь человеку в нужде, не входя в обсуждение причин нужды, овладение одним из ремесел, работа в направлении морального саморазвития и воспитание созерцательного метода мышления - в этом я видел ближайшие функции ЕТБ, ориентирующегося на мистический центр Шамбалу и призванного вооружить опытом Древней Науки современное общество".
Во главе организации находился Совет, состоявший из "отцов-основателей". Все члены Братства подразделялись на две степени - братьев и учеников.
Для достижения степени брата требовалось выполнение ряда условий - "отказ от собственности, нравственное усовершенствование и достижение внутренней собранности и гармоничности". Барченко, впрочем, считал, что сам он до столь высокого уровня еще не поднялся. Никакой обрядности в Братстве не существовало, в том числе и ритуалов посвящения. В то же время у ЕТБ имелась своя собственная символика. Символом брата служила "красная роза с лепестком белой лилии и крестом", означавшая "полную гармоничность". Барченко имел личную печать, "составленную из символических знаков Солнца, Луны, Чаши и шестиугольника".
В конце 1923 года Александр Барченко поселился на квартире у супругов Кондиайнов в доме на углу улицы Красных Зорь (Каменноостровский проспект) и Малой Посадской (дом 9/2). В этой добровольной "коммуналке", ставшей штаб-квартирой ЕТБ, происходило много интересного. Сюда, чтобы встретиться с Барченко, приходили именитые ученые Бехтерев и Кашкадамов, его восточные "учителя" Хаян Хирва и Нага Навен, патронировавшие Братство бывшие чекисты. Было ли это объединение коммуной или две семьи съехались вынужденно? Таамил Кондиайнен, женившись на своей соотечественнице Элеоноре, боялся, что его "уплотнят", подселив каких-нибудь пьющих мещан.
- Если не хочешь недобровольной коммуналки, устрой добровольную коммуну! - посоветовали ему знакомые. Посели в другой комнате того, кому ты доверяешь. Назови это для отвода глаз жилищной комиссии "коммуной".
- Бред! Я не поклонник казарменного социализма, ругался Барченко, придумал тоже добровольную коммуналку! Как мы там уживемся?! Это ведь ужас!!!
- Ну и жди сто лет, пока тебе дворец дадут! - вспылил астролог.
Барченко, прихватив жену, сына и библиотеку, нехотя переехал к Кондиайнену. Сразу же они начали ссориться. То волосы в ванной, то бритву чужую взял, а потом камни с таинственными символами под кроватью мешать стали. То была мистическая коммуналка, никакая не коммуна единомышленников. Пройдет время, и оскорбленный Александр навечно разругается с Таамилом, разбившим в тесноте и темноте стеклянные диапозитивы...