Я скорее беседовал сам с собой, чем с Маккензи, расчищая память от паутины, просеивая зерна знаний, доселе пребывавших в спячке.
— До открытых мягких тканей добрались животные. Видите, вот тут, возле глазниц? Кость обглодана. Для лис отверстие уж очень маленькое; так что повинны, наверное, грызуны и птицы. Причем шуровали они на весьма раннем этапе, потому как слишком сильная вонь их бы отпугнула. С другой стороны, это означает уменьшение объема мягких тканей и, как следствие, не столь интенсивную деятельность насекомых. Кстати, почва здесь гораздо суше, чем на болоте, где вы нашли мертвую женщину. — У меня так и не получалось сказать «Салли Палмер». — Вот почему труп выглядит столь высохшим. При такой жаре, без влаги, он мумифицируется, что меняет характер процесса разложения.
— Стало быть, вы не знаете, как давно убили собаку? — подстегнул меня Маккензи.
— "Знать" — значит быть уверенным. Я просто говорю, что здесь замешана масса переменных. Могу сказать — думаю, однако имейте в виду, что оценка только предварительная. Нельзя же получить бесспорные и быстрые ответы при беглом осмотре!
— Но все же?
— Ну хорошо. Пустых коконов я не обнаружил, хотя некоторые куколки скоро должны лопнуть. Они явно старше тех, что мы видим вокруг трупа, так как темнее окрашены. — И я показал на открытую рану на собачьей шее. Около нее, в траве, ползало несколько блестящих точек. — А вот и жуки. Не очень много, да они обычно и приходят позже. Если угодно, первую волну десанта составляют именно мухи и их личинки. По мере развития процесса стрелка весов качнется в другую сторону. Меньше опарышей, больше жуков.
Маккензи наморщил лоб.
— А возле Салли Палмер жуки были?
— Я не видел. Впрочем, жуки не столь надежные индикаторы, как личинки мясных мух. И, какя уже говорил, имеются прочие переменные, которые тоже надо учитывать.
— Послушайте, я ведь не прошу вас давать показания под присягой. Хочу просто знать — хоть примерно! — когда сдох этот чертов пес.
— Навскидку, — сказал я, разглядывая кости с лохмотьями шерсти, — тринадцать-четырнадцать суток.
Он закусил губу и нахмурился.
— Значит, его убили до женщины.
— Да, у меня такое впечатление. В сравнении с тем, что я видел вчера, разложение началось на трое-четверо суток раньше. Даже если, к примеру, вычесть дня полтора, пока пес провалялся на улице, все равно получаем порядка трех суток. Но, повторяю, это пока что лишь догадки.
Маккензи задумчиво меня разглядывал.
— Вы не могли ошибиться?
Тут я и сам засомневался. И все же ему нужен совет, а не моя ложная скромность…
— Нет, не мог.
Он вздохнул.
— Черт…
Зазвонил его мобильник, и, отцепив трубку с ремня, Маккензи отошел в сторону. Я остался возле трупа, еще раз внимательно приглядываясь ко всему, что могло бы изменить мое мнение. Нет, все вроде правильно. Я нагнулся, чтобы поближе взглянуть на горло. Хрящи сохраняются дольше, чем мягкие ткани, однако до них добрались животные и обглодали края. Но все равно было видно, что здесь разрез, а не укус. Вынув из кармашка фонарик-карандаш и дав себе слово не позабыть его продезинфицировать, прежде чем опять совать в рот пациентам, я посветил внутрь раны. Разрез глубокий, до самых шейных позвонков. Я поиграл лучом на бледной тонкой царапине на косточке. Никакое животное не оставит такого следа. Лезвие вошло так глубоко, что задело и хребет.
Значит, большой нож или тесак. Причем весьма острый.
— Что-то нашли?
Я до того увлекся, что не услышал возвращения Маккензи. Я рассказал ему о своем открытии:
— Если кость задета достаточно сильно, то вы, пожалуй, сможете сказать, есть ли на кромке волновая заточка. В любом случае нужна сила, чтобы так глубоко рассечь. Должно быть, здоровый мужик.
Маккензи кивнул, но как-то рассеянно.
— Слушайте, мне надо отойти. А вы не торопитесь: сколько нужно времени, столько занимайтесь. Я скажу экспертам, чтобы вас не трогали.
— Да нет, не надо. Я закончил.
— Вы не передумаете?
— Сколько мог, я вам рассказал.
— Я к тому, что могли бы рассказать и побольше, при желании-то…
Уже начинало злить то, как он пытался мной управлять.
— Это мы с вами уже проходили. И я сделал все, что обещал.
Казалось, Маккензи что-то взвешивает. Инспектор прищурился на солнце.