— Что же вы молчите? — спросил Бойцов. — Значит, довольны.
— Нет, Петр Ильич, я не знаю еще такого врача, который был бы доволен этой пожирающей время, тормозящей дело писаниной. — Голубев взглянул на часы: — А мы не опоздаем?
— Нет, еще рано.
Голубев снова принялся ходить из угла в угол.
— Или вот еще. Научные работы. Неправильно они у нас ведутся, кампанейски, формально. Я понимаю, что не каждый может заниматься наукой. Но тогда зачем же составлять планы, поручать эту работу тому, кто не может ею заниматься? У нас в госпитале, например, по плану чуть ли не половина врачей должна заниматься научной работой. На самом же деле занимаются наукой единицы. Зато отчеты пишут в сто листов. А работы не выполняются, переносятся из года в год, из плана в план. Я вспоминаю клинику, академию. Там тоже не все благополучно. Большинство диссертаций — так называемые теоретические. Слов нет, нужны и такие диссертации, но основное — наука должна помогать практике. А этого-то как раз и нет. Чаще всего адъюнкт защищает диссертацию тишь для того, чтобы получить звание кандидата медицинских наук. И выходит: кандидатов много, а медицине от этого не легче. Вон Брудаков, наверно, тоже будет кандидатом. А толку-то что?! Ах, Петр Ильич! Идемте все-таки, а то я разговорился — не остановишь.
— Вы говорили в общем-то о нужных вещах.
— Волнует меня это. Поймите. Быстрее должна развиваться наша медицина, лучше лечить.
Бойцов поднялся, погасил свет:
— В ваших словах, по-моему, есть рациональное зерно. Я хотел бы вас просить, чтобы на одном из партийных собраний вы по этому поводу выступили. Согласны?
— Если это поможет делу, я готов выступить где угодно. Только ведь не понравится мое выступление.
— Не будем загадывать…
На площадке второго этажа они увидели Сергея Сергеевича. Он быстро и ловко, мелкими уверенными шажками поднимался по лестнице. Голубев заметил в правом его кулаке блестящую головку флакончика и кинулся к профессору:
— Достали?
Сергей Сергеевич, не говоря ни слова, протянул флакончик со стрептомицином. Голубев схватил его обеими руками и, забыв поблагодарить профессора, побежал в палату, где все так же толпились врачи.
— Ирина Петровна, быстрее шприц! — крикнул Голубев.
Врачи оглянулись. Николай Николаевич неодобрительно покачал головой.
«Они еще не знают», — подумал Голубев.
— Товарищи, вот! — сказал он, поднимая над собой флакончик с блестящей головкой. — Достали! Сергей Сергеевич достал.
Он заметил, как ожили глаза Николая Николаевича. Песков как будто сделался меньше, сгорбился.
«Он увидит, он поймет свою ошибку», — подумал Голубев, чувствуя сейчас любовь ко всем людям.
Лишь Прасковья Петровна сидела неподвижно, все в той же позе.
— Прасковья Петровна, — сказал Голубев, — стрептомицин достали. Теперь все должно быть в порядке.
Прасковья Петровна не пошевелилась.
«Ничего, она увидит». Голубева охватила небывалая жажда деятельности. Он чувствовал себя в пять, в десять раз сильнее. Казалось, не существовало в мире такой преграды, которой он не мог бы сейчас преодолеть. Ему на терпелось самому ввести первый кубик лекарства.
— Ну, как там шприц? — спросил он. — Готовьте!
— Пусть лучше сестра введет, — посоветовал кто-то из врачей. — Вы слишком возбуждены.
— Не беспокойтесь!
Он побежал мыть руки. Вернувшись, протянул Ирине Петровне флакончик.
— Разведите, пожалуйста.
Ирина Петровна обтерла руки спиртом, взяла флакончик, сняла с него блестящую головку, обнажив резиновую пробку, набрала из второго пузырька светлую жидкость, проколола пробку флакончика со стрептомицином, и впустила туда светлую струйку. Все это она проделывала, как казалось Голубеву, очень медленно.
«Это к лучшему. Надежнее будет. Потерпи», — сдерживал и успокаивал он себя.
Наконец Голубев взял в руки шприц. Он был еще горя чий, металлическая часть слегка обжигала руки. Как только он взял шприц, радость и возбуждение как бы отодвинулись, уступив место сосредоточенности.
— Переверните его, — приказал Голубев, подходя к «кровати.
Кто-то быстро выполнил его приказание. Сухачев протяжно всхлипнул, и наступила тишина. Такая жуткая тишина, точно в палате никого не было. На Голубева вдруг нашел страх. «А что, если уже поздно? А что, если и стрептомицин не поможет? — подумал он и услышал, как торопливо и тревожно колотится его сердце. — Надо ввести побольше. Ударную дозу». И тотчас он справился со страхом и выключил себя из всего, что было лишним. Он наклонился над Сухачевым, обтер его кожу спиртом, пустил вверх пробную струйку. «Чтобы все хорошо было, чтобы все хорошо было», — прошептал он про себя и сделал укол.