— Раздвинь ноги, — шепчу, лениво шлепая ее по заднице.
Она шагает шире, и я размышляю над тем, чтобы привязать и лодыжки, но для сегодняшних целей лучше, если ей придется стоять неподвижно. Удерживаться в такой позе и быть для меня хорошей девочкой.
— Идеально. — Я решительно киваю, чего она не видит, и поворачиваюсь, мой план теперь ясно стоит перед глазами. Подойдя к шкафу с игрушками, достаю два флоггера и паддл.
Вернувшись, касаюсь ее бедра, затем веду рукой по спине, вниз, сжимаю ягодицу.
Она шипит, втягивая воздух.
— Готова?
— Да... — выдыхает она, расслабляясь.
Долго это не продлится.
Я смотрю на флоггер в своей руке и на расстояние до нее. Быстрый взмах запястья и плеть ложится на середину ее спины.
Она вздрагивает от удивления. Это не больно, я просто проверяю дистанцию, но она ожидала ощутить удар на заднице.
Мы доберемся и туда.
И снова глухой удар по спине в то же место. Еще три, пока кожа не становится прекрасного розового оттенка. Затем я переставляю ноги и перенастраиваюсь. Мы будем делать это медленно и осторожно, пока эндорфины не прогонят все ее тревоги.
Это не то, что я планировал. Я собирался использовать прищепки и заставить ее извиваться, хныкать и умолять освободить ее. И как только она разогреется, мы, возможно, доберемся туда.
Но сегодня ей — а, возможно, нам — нужно что-то еще. Кинк не ради секса, а ради комфорта. Единения.
Я все равно засажу ей так жестко, что она будет кричать.
Я не принц.
Но я чертовски скучал по ней на этой неделе. И игра — не тот способ, каким я хочу воссоединиться. Некоторые люди расслабляются после долгой недели за бокалом вина и массажем.
Другим нужно бить. Или быть избитым. Эта порка настолько близка к тому, чтобы мы стали нормальной парой.
Смена флоггера, и я, наконец, шлепаю ее по заднице. С чего бы я и начал, если бы речь шла только о сексе, но я рад, что подождал, потому что сейчас она со мной на одной волне, свободная и готовая ко всему, что я хочу ей дать. Мой следующий удар более резкий, приходится ближе к вершинам бедер. Немного боли теперь, когда эндорфины заставляют ее постанывать.
Мое сознание тоже меняется. Подальше от обеспокоенного бойфренда. С каждым ударом тепло поднимается по руке и сворачивается кольцами в животе.
Она вздрагивает, затем отводит задницу, подставляя ее для большего. Да.
Я переключаюсь на следующий уровень порки, сначала проверяя на своей ладони, как бить сильнее, прежде чем перенести удар на ее задницу. Вверх по спине.
А затем в воздух взмывает паддл.
Да, черт возьми.
Это заняло…
Я бросаю взгляд на часы.
Это заняло час, но все крутится и вертится. Завтра ей будет больно. Я вотру в ее синяки арнику. Аккуратно уложу на подушки и медленно и нежно трахну, глядя на свои отметины. И буду вспоминать, как приятно было оставлять их на ней. Чтобы освободить ее от тягот рабочей недели и начать выходные, наши выходные.
Никто не говорил мне, что кинк может быть таким. Что он может означать нечто большее, чем первобытное стремление обладать, доминировать, контролировать.
Я надеваю презерватив, затем подтягиваю ее бедра вверх и назад, поднимая ее на цыпочки.
Она так податлива для меня. И она принимает мой член, будто была создана для этого, ее тугое, влажное влагалище подходит идеально. Вожу большим пальцем по заднему отверстию, пока нахожу ритм, который мне нравится. Короткие, жесткие толчки, от которых головка члена трется о ее стенки. Мне нравится, как она сжимается всякий раз, когда я угрожаю вторгнуться в ее задницу.
Ее дыхание становится прерывистым и поверхностным, и я шлепаю ее по бедру.
— Дыши глубже, котенок.
— О-о-о... — стонет она.
— Хочешь, трахну тебя сегодня в задницу?
— Нет…
Я смеюсь.
— А следовало бы.
— Может быть. Нет. Боже.
— М-м-м. — Захожу большим пальцем на еще один круг, наслаждаясь тем, как ее тело внутри и снаружи реагирует на вторжение. — Нет. Не сегодня. Я хочу, как следует подготовить тебя для первого раза. Потому что я хороший человек.
— Вовсе нет.
Я шлепаю ее по ярко-розовой попке.
— Прошу прощения?
— Ты самый милый, — теперь она задыхается, и внутри у нее все ритмично сжимается и разжимается. Она близко, и я хочу, чтобы она хорошенько меня подоила.
— И?
— Такой... нежный.
Я врезаюсь в нее, заставляя вскрикнуть.
— И?
— Макс!
— Да? — Я сильно нажимаю большим пальцем, ровно настолько, чтобы она подумала, что я вхожу в нее без смазки.
На этот раз ее крик больше похож на вопль, и она бьется в конвульсиях вокруг моего члена. Я толкаюсь глубже и закрываю глаза, отдаваясь ощущению ее влагалища и задницы, всех маленьких мышц, протестующих против того, что я делаю с ее телом.
«Возьми, — думаю я. — Возьми, что я тебе даю, мой котенок. Прими то, что я заставляю твое тело делать, даже когда ты кричишь».
И как по команде, она всхлипывает, ее тело оседает. Я следую за ней, мои яйца напрягаются, когда я прижимаю ее к кресту и мощно вбиваюсь в ее использованное и избитое тело, моя собственная кульминация жесткая и быстрая.
Она все еще дрожит от блаженства, когда я выхожу из нее и избавляюсь от презерватива.
Я потираю ее спину, она вздрагивает, прижимаясь к кресту.
— Так-то лучше.
Она слабо смеется.
— Думаешь?
Я целую ее в плечо.
— Знаю.
Я жду, пока ее спазмы прекратятся, затем развязываю ее руки и растираю следы на запястьях.
Подняв ее на руки, переношу на диван и накрываю нас обоих одеялом.
— Макс? — шепчет она.
— Да, котенок.
— Было мило.
Я ухмыляюсь. Это правда.
Она потягивается, затем вздыхает и снова расслабляется рядом со мной.
— Хочешь еще шоколада?
Она кивает.
— М-м-м.
— Как насчет ванны?
— Возможно, — она прижимается ближе. — Вообще-то я хотела кое-что с тобой обсудить.
— Прямо сейчас?
— Время не хуже, чем любое другое.
— Ладно.
— Сегодня я принесла с собой наш контракт. Подумала, что, возможно, нам пора пересмотреть наши отношения, — тихо говорит она.
Я хмурюсь.
— Ты не счастлива?
— Я очень счастлива. — Она колеблется. — Но в среду я встречалась с Элли, и мы поговорили. Я поняла… что не хочу держать тебя в секрете.
Мне требуется секунда, чтобы осознать услышанное, потому что я не был уверен, что она решится, но я рад. Улыбаюсь и обнимаю ее.
— Что ж, это хорошо. Я доволен, котенок.
Она улыбается в ответ, гордясь собой. Как и должно быть. Требуется много мужества, чтобы сказать нечто подобное, особенно после изнурительной сцены, и я говорю ей об этом.