— Грейси была права.
Глава 40
МАКС
Вайолет остается у меня до утра воскресенья.
Сексом мы больше не занимались.
Вместо этого мы кружим друг возле друга, словно оба сделаны из стекла. Мне хочется схватить ее и сказать, что я, бл*дь, Атлас и могу нести весь мир на своих плечах, так что, черт возьми, с таким же успехом могу взять на себя ее страхи, но не думаю, что сейчас ей нужно напоминание о том, какой я сильный. Ей нужно увидеть, что я человек, как бы мне от этого ни было больно.
Она должна заботиться обо мне, должна знать, что я в ней нуждаюсь, и так и есть, поэтому я держу язык за зубами. И она не бросила меня, так что оно того стоит.
Когда она, наконец, уезжает, оставив на прощание нежный поцелуй и обещание увидеться со мной до своего отъезда в Торонто на Рождество, я тоже ухожу. У меня как раз достаточно времени, чтобы успеть на хоккейный матч, и сейчас погоня за шайбой по льду звучит именно так, как мне нужно, чтобы привести мысли в порядок.
Быстрая и яростная игра, любимая скорость.
Хотя, может, я слишком агрессивен, потому что, когда мы заканчиваем, Лахлан с силой хлопает меня по плечу.
— У тебя есть причина испытывать меня подобным образом?
Я пожимаю плечами. Нарушений не было.
— Не можешь принять вызов…
— Могу, — смеется он. — Но, серьезно, что на тебя нашло?
Я не могу сказать. Черт, я должен сначала излить душу Гэвину. Хотя на самом деле мне нужно еще раз поговорить с Вайолет и выяснить, чего хочет она. Полагаю, скажет, чтобы мы держали все в строгом секрете, пока не пройдет первый триместр, и она не решит рассказать обо всем на работе. Решаю выразиться неопределенно.
— Отношения. Ничего плохого.
Он хмыкает и оставляет все как есть, но в раздевалке снова обращается ко мне.
— Хочешь сходить в тренажерный зал? Или у тебя планы?
Я качаю головой.
— Никаких. И, конечно, звучит здорово.
Тридцать минут и две изнывающие от боли руки спустя, я сожалею о своем заявлении. Режим тренировок Лахлана... интенсивный.
— Ты часто так занимаешься? — интересуюсь, откладывая сорокапятифунтовую штангу после пятого и, к счастью, последнего подхода для упражнений на бицепсы. — Ты сумасшедший.
— Я охраняю жизнь твоего лучшего друга.
— И спасибо за твою службу.
Он усмехается и добавляет еще один двадцатифунтовый блин к штанге для жима лежа.
— Да ладно тебе. Ты поднимаешь тяжести, от которых большинство мужиков взвыли бы.
У меня с этим проблем нет. Но я бы предпочел тренироваться на льду или отжиматься. Может, выместить избыток энергии на боксерской груше. Качать железо я оставлю здоровяку.
— Отожмешь, и мы покончим с этим.
Так я и делаю, потому что не отступаю от вызова.
Что возвращает меня к мыслям о Вайолет. Мне не нравится, что она ушла. Покинув каток, пишу ей.
М: Как проходит твой день?
В: Да так… стираю, готовлюсь к следующей рабочей неделе. Съездила за продуктами.
М: Ты могла бы вернуться ко мне.
Она не отвечает, пока я не приезжаю домой, вместо текстового сообщения раздается телефонный звонок.
— Привет, — голос нежный и усталый.
Внутри меня поднимается рык.
— Приезжай, — приказываю я, потому что к черту вежливость.
— Вечером перед работой легче оставаться дома.
Оправдание, и мы оба это знаем.
— Со мной ты лучше выспишься.
— Возможно.
— Что не так?
Она вздыхает.
— Мне много о чем нужно подумать. Ничего плохого как такового нет.
— Тогда, приезжай, и мы вместе все обдумаем.
— Макс…
— Я хочу участвовать, Вайолет. Я не пытаюсь контролировать. Я просто хочу участвовать.
— Тогда докажи, что не пытаешься завладеть контролем, — огрызается она. — Предоставь нужную мне свободу, чтобы я смогла во всем разобраться.
Я ничего не говорю.
— Я прошу слишком многого? — Ее голос снова нежный, и я закрываю глаза и морщусь.
— Нет. Это справедливо.
— Я не уеду домой до субботы. А в пятницу у меня выходной. Дай мне неделю, ладно? Можем увидеться в четверг вечером.
Четыре дня никогда не казались такими чертовски долгими.
— До того момента я не хочу сохранять режим тишины.
— Ладно. Можем переписываться.
— И звони мне, чтобы пожелать спокойной ночи. — Я превращаюсь в размазню, но мне все равно.
— Хорошо.
«Я люблю тебя», — вертится у меня на языке, но я сдерживаюсь. Сейчас не время.
— Я скучаю по тебе, — вместо этого говорю я, но это выражение даже и близко не отражает моих чувств к ней.
Глава 41
ВАЙОЛЕТ
В среду прихожу домой с работы измученная и на эмоциях. Мы с Максом ходили друг вокруг друга на цыпочках, переписываясь для галочки не более одного или двух раз в день, и я нахожу это изнурительным, хотя именно это я и просила.
Подробности его душераздирающего детства преследовали меня всю неделю, и чем ближе рождественская поездка домой, тем больше я продолжаю искать оправдания, чтобы не ехать. Особенно потому, что еще не готова сообщить новость семье. Я не в том положении, где могу принимать решения. И не сомневаюсь, их неодобрение по поводу моего развода будет ничем по сравнению с реакцией на беременность вне брака. И если я приеду домой, то знаю, такой секрет сохранить будет невозможно.
Схватив из холодильника кусок вчерашней пиццы, захожу в Интернет проверить погоду, и прогноз вознаграждает меня надвигающейся бурей, достаточно сильным, чтобы законно отменить поездку. С подобными новостями чувствую себя немного лучше, но решаю подождать до завтра, чтобы позвонить родителям и сообщить, что не приеду, иначе нетерпение в голосе будет очевидно.
При мысли о том, чтобы провести Рождество с Максом, сердце слегка подпрыгивает. Потом я понимаю, что мы обсуждали только мои праздничные планы. Что, если он не захочет провести Рождество со мной?
А что, если ему вообще не нужен праздник? В конце концов, он не сентиментален, и это заставляет меня сомневаться.
Может, зря в выходные мы не обсудили больше наши отношения, и чем дольше мы не разговариваем, тем труднее начать.
Он хочет участвовать. Но что это значит? Он хочет оформить совместную опеку? Хочет быть семьей? И даже зная его историю, я изо всех сил пытаюсь примириться с таким резким поворотом в вопросе о желании иметь детей. «Я был бы самым дерьмовым отцом в мире».
Думаю, — нет, знаю, — он надеялся, рассказав свою историю, что… ну, он же сказал, что хочет участвовать. Не понимаю, что с этим делать, потому что его предыдущие слова все еще вертятся у меня в голове. «Я такой же эгоист, как и они. Я был бы самым дерьмовым отцом в мире».