Я хмыкнул, глядя на него искоса. Льстит, зараза, но делает это ловко. Ясно, что он не дурак — видит, с кем дело имеет, и цену набивать не станет. Я кивнул, потирая подбородок.
— Хвалить можете сколько угодно, дон Мигель, — буркнул я. — Главное, сколько за это дадите. Часть сдаю, не все, так что считайте по-честному.
Он кивнул, откинулся на спинку стула и сложил руки на столе. Перстень на его пальце блеснул в свете свечей, и я невольно подумал, что этот старик, хоть и банкир, а выглядит, как дворянин из старых сказок.
— Считаем, капитан, — сказал он, щелкнув пальцами. — Но это не быстро. Драгоценности такого рода требуют времени. Мы их взвесим, оценим, проверим. По высшему разряду, как я обещал. У нас в Портобелло не обманывают тех, кто с такими дарами приходит.
Я кивнул, отхлебнул остывший кофе и поставил чашку на стол. Пусть считает, мне спешить некуда.
Дон Мигель кликнул мальчишку, который принес сундук и тот влетел в кабинет с подносом весов побольше — бронзовых, с резными узорами, будто для церемоний, а не для грязных пиратских дублонов. За ним вошел еще один клерк — постарше, в очках, с тонкими пальцами, как у музыканта. Они вдвоем принялись за работу: золото звякало, жемчуг катался по столу, камни блестели под светом свечей. Я смотрел на них и думал, как странно все повернулось. Еще год назад я был судовым врачом, седым и старым, с руками, которые дрожали от усталости, а теперь сижу тут, в богатом кабинете, и сдаю сокровища. Вежа, сделала свое дело — омолодила, мозги прочистила, а заодно и в эту мясорубку 1657 года закинула. Я усмехнулся про себя. Жизнь — она как море: то штиль, то шторм, а ты крутись, как можешь.
Оценка затягивалась. Дон Мигель что-то записывал в толстую книгу, клерк в очках шептал ему на ухо, весы позвякивали, а я сидел и ждал. Свечи горели ровно, тени плясали по стенам, и я невольно расслабился. Тут было тепло, уютно, даже шум порта сюда не долетал — только тихий скрип пера да шорох бумаги. Я откинулся на спинку стула, скрестил ноги и смотрел, как они копаются.
Шкатулка Дрейка, бумаги, карта к Эльдорадо — вот настоящий клад, а это так, мелочь для кармана.
Вдруг дон Мигель замер, поднес к глазам что-то мелкое, невзрачное — побрякушку из сундука, которую я и не замечал особо. Обычная штука, золотая оправа, а в ней камень, мутноватый, вроде бы ничего особенного. Он повертел ее в пальцах, поднес к свече, и глаза его округлились. Клерк в очках тоже замер, уставился на камень, будто увидел привидение.
— Что там? — буркнул я, выпрямляясь на стуле. — Камень какой нашли?
— Это не просто камень, капитан, — пробормотал дон Мигель, голос его дрогнул, будто он боялся спугнуть удачу. — Это алмаз. Крупный, чистый, редкий. Смотрите.
Он протянул мне побрякушку, и я взял ее, поднес к свету. Камень блеснул — не ярко, как рубин, а глубоко, холодно, будто лед внутри горел. Я прищурился, повертел его в пальцах. Да, алмаз, и вправду крупный. В оправе он казался меньше, но теперь, при свете, я понял, что это не мелочь. Дон Мигель смотрел на меня, как на чудо, а клерк в очках шептал что-то про караты и чистоту.
— Сколько? — спросил я, возвращая камень на стол. — Алмаз — это не жемчуг, это серьезно.
— Дайте минуту, — сказал управляющий, подхватывая лупу. — Это надо проверить. Если он такой, как я думаю…
Он замолчал, снова уткнулся в камень, а клерк побежал за какими-то инструментами.
Они копались еще минут десять — взвешивали, измеряли, шептались, как заговорщики. Наконец дон Мигель отложил лупу, вытер лоб платком и посмотрел на меня. Его голос дрожал от волнения.
— Капитан, — начал он, кашлянув, будто горло пересохло. — Это не просто алмаз. Это… жемчужина Карибов. Чистота исключительная, вес — больше десяти каратов. Такое раз в сто лет находят. За все ваши драгоценности — золото, жемчуг, рубины, сапфиры — я бы дал тысяч семьдесят дублонов. Но этот алмаз… он один стоит десятки тысяч. Сто, может, Сто пятьдесят, если найдем покупателя среди испанских грандов.
Я застыл, глядя на него. Сто тысяч дублонов. За один камень.
Глава 24
Солнце уже клонилось к закату, когда я шагал прочь от «Торгового Дома Блейка», а в кармане позвякивали десять тысяч дублонов, аккуратно разложенные по кошелям. Ветер с моря трепал рубаху, а я все еще ощущал на языке горьковатый привкус кофе, который подали мне в кабинете дона Мигеля. Этот седой ястреб с острым носом умел вести дела — не поспоришь. Я оставил ему «жемчужину Карибов», тот самый алмаз, что он чуть ли не облизывал, да еще горсть камней с Монито на реализацию, а остальное — чуть менее пятидесяти тысяч звонких монет — легло на счет в их конторе. Не то чтобы я им до конца доверял, но в Портобелло такие банки — как крепости, не грабанешь без пушек и пары сотен головорезов. А мне пока пушки нужны для другого.