Мы шли через двор форта. Раскаленный воздух дрожал над вытоптанной землей. Несколько солдат, занятых своими делами, остановились, провожая меня любопытными или враждебными взглядами. Парочка рабочих, чинивших стену неподалеку, прекратили стучать молотками и открыто глазели. Я чувствовал себя зверем, которого ведут на потеху толпе. Старался держать голову прямо, смотреть перед собой, не обращая внимания на перешептывания и тычки пальцами. Тяжелые оковы оттягивали руки назад, заставляя идти немного сутулясь, но я упрямо расправлял плечи.
Меня привели к приземистому длинному зданию из серого камня, которое, судя по его виду и запаху, раньше служило либо складом для провианта, либо казармой. Сейчас его двери были распахнуты настежь, и оттуда тянуло густым, спертым воздухом — смесью запахов пота, пыли и дешевого табака. У входа стояли еще двое солдат с мушкетами наперевес.
Офицер кивнул им, и меня втолкнули внутрь. Помещение оказалось большим, вытянутым, с низким потолком, поддерживаемым толстыми деревянными балками. Света было мало — лишь тусклые лучи пробивались сквозь грязные, узкие окна под самым потолком. Вдоль стен виднелись следы от нар или стеллажей, а в дальнем конце громоздились какие-то ящики и бочки, прикрытые рогожей. Сейчас же большая часть пространства была заполнена людьми.
В передней части, на небольшом возвышении, сколоченном из грубых досок, стоял стол, накрытый куском темно-зеленого сукна. За столом сидел мужчина в потертом черном костюме и съехавшем набок парике, который выглядел так, будто его только что вытащили из сундука со старым тряпьем. Это, очевидно, был судья. Лицо у него было одутловатое, с красными прожилками на щеках, глаза смотрели устало и без особого интереса. Рядом с ним за тем же столом расположились еще двое — один, помоложе, в форме чиновника, суетливо перебирал бумаги, другой, постарше, с лицом, похожим на высохший пергамент, просто сидел, подперев щеку рукой.
Перед возвышением стояла простая деревянная скамья — место для подсудимого. Меня подвели к ней и жестом приказали стоять. По обе стороны от меня встали конвоиры. По периметру зала, вдоль стен, выстроились солдаты с мушкетами, их присутствие создавало гнетущую атмосферу.
Остальное пространство было забито публикой. Колонисты в простой одежде, моряки с торговых судов, стоящих в гавани, несколько женщин в чепцах, даже пара-тройка щеголевато одетых джентльменов, видимо, привлеченных слухами о процессе над известным пиратом. Все они стояли плотной толпой, вытягивая шеи, перешептываясь, разглядывая меня с нескрываемым любопытством. Воздух был тяжелым от дыхания множества людей, жара стояла неимоверная. Пахло потом и морем.
Судья лениво постучал деревянным молоточком по столу. Шум в зале немного утих.
— Начинаем слушание по делу пирата Крюк, известного под именем «Доктор Крюк», — провозгласил он дребезжащим голосом, не глядя на меня. — Господин секретарь, зачитайте обвинения.
Чиновник рядом с ним откашлялся и начал читать скрипучим, монотонным голосом с листа бумаги:
— Обвиняется в том, что он, будучи капитаном пиратского судна, неоднократно совершал нападения на торговые корабли, идущие под флагом Англии и ее союзников, грабил их, наносил ущерб торговле и подрывал безопасность мореплавания в Карибском море. Также обвиняется в актах насилия и убийствах членов экипажей захваченных судов. Отдельно вменяется в вину вероломное убийство капитана Бартоломью Роджерса, честного английского мореплавателя, чье тело было обнаружено в пригороде Бриджтауна со следами насильственной смерти…
При словах «честного английского мореплавателя» по залу пронесся тихий смешок. Не громкий, но явственный. Несколько человек в толпе обменялись понимающими взглядами, кто-то хмыкнул себе под нос. Репутация Роджерса, как видно, была хорошо известна на Барбадосе, и его «честность» вызывала у местных жителей явные сомнения. Даже судья на мгновение оторвал взгляд от своих бумаг и посмотрел на секретаря с некоторым удивлением, но тут же снова уткнулся в стол. Горькая ирония ситуации — меня судят за убийство человека, который сам был пиратом и предателем, пытавшимся убить меня. Но сейчас это не имело значения. Труп Роджерса был удобным поводом для обвинения.
Я слушал перечисление своих мнимых и реальных прегрешений, стараясь сохранять внешнее спокойствие. Пиратство? Да, формально я был капером, потом пиратом. Нападал на корабли? Да, но чаще на разбойников, как Роджерс. Убивал? В бою — да, но не беззащитных. Но кому здесь нужны эти детали? Им нужен был козел отпущения, и я идеально подходил на эту роль.