— Господа капитаны, — начал я, обводя их напряженные лица. — Мы уговорились насчет похода, насчет дележа добычи, насчет единоначалия в бою. Но что дальше? Что будет, когда возьмем Портобелло? Разбежимся с золотишком, бросив город на растерзание испанцам, которые вернутся злые, как черти, и вдвое сильнее? Или попробуем удержать его? А ежели хотим удержать, нужен нам порядок. Устройство. Что-то посерьезнее, чем просто временная сходка пиратских кораблей.
Я видел, как загорелись глаза у Моргана и де Васконселлоса — эти смекнули, к чему я клоню. Пикар и Тью слушали настороженно, прикидывая что к чему. Рок и Диего откровенно скучали — им бы бой да грабеж, а не бумажки да правила. А вот Лоран и Робертс, наоборот, подались вперед, почуяв поживу — возможность поинтриговать да возвыситься в новой расстановке сил.
— Предлагаю наш союз оформить как положено, — продолжил я. — Создать что-то вроде… компании. На манер тех же голландских или английских Ост-Индских, что миллионами ворочают да целыми землями правят. Только это будет наша компания. С нашими правилами, нашими целями. Назовем ее… «Карибская Вольная Компания». Или, если хотите позвучнее, — «Республика Берегового Братства».
Последнее название вызвало шепоток. «Республика»! Слаще музыки для ушей этих людей, всю жизнь бегавших от королей да губернаторов.
— Компания? Устав? — проворчал Рок Бразилец. — Крюк, мы пираты, а не крючкотворы! Наш устав — вострая сабля да верная пушка!
— Твоя правда, Рок, — кивнул я. — Только и у самой вострой сабли должен быть хозяин да голова на плечах, куда рубить. Иначе она начнет кромсать без разбору, и своих в том числе. Наш устав — это не кандалы для нас. Это правила игры, чтобы действовать сообща, не перегрызть друг дружке глотки из-за добычи или власти, и главное — удержать то, что завоюем. Он четко распишет, кто в Совете главный, какие доли кому положены не только с нынешней добычи, но и с будущих доходов нашей базы — портовых сборов, торговли. Установит обязанности каждого капитана и как решать споры. Это наша грамота о вольности и силе.
Де Васконселлос кивнул, задумчиво поглаживая эфес шпаги.
— Мысль дельная, капитан Крюк. Без четких правил наш союз рассыплется так же быстро, как и сложился. Вопрос в том, что в этом уставе прописать. Как власть делить? Как права каждого члена Совета блюсти? Как не допустить, чтобы один всех подмял или чтобы начался полный бардак?
Тут-то и начался базар. Спорили до хрипоты, сколько голосов дать каждому капитану (я стоял за равенство, но кое-кто, вроде Робертса, намекал, что корабли покрупнее заслуживают и веса побольше), как решения принимать, как за исполнением следить, как карать за предательство или нарушение устава (тут все сходились, что карать надо быстро и безжалостно). Я старался рулить разговором, подкидывал формулировки, чтобы и видимость общего правления сохранить, и взаимную ответственность подчеркнуть, но при этом оставить за собой последнее слово в вопросах стратегии и войны — как-никак, я был зачинщиком и фактическим предводителем.
Просидели до глубокой ночи. Воздух стал спертым, кувшины с ромом заметно полегчали, но споры не утихали. Каждый тянул одеяло на себя, норовя выторговать условия повыгоднее в будущей «республике». Я понимал, что с ходу такой устав не принять, но уже то, что они спорили об этом, сплачивало их, заставляло думать о будущем, а не только о том, как набить карманы прямо сейчас.
В самый разгар очередного препирательства о том, как делить портовые сборы, если возьмем Портобелло, Жан Лоран, «хитрый лис», вдруг поднялся. Он был одним из самых горластых, то и дело вставлял едкие словечки да предлагал хитроумные схемы дележа.
— Прошу простить, господа, — сказал он, чуть поклонившись. — Нужда позвала. Я мигом.
Он вышел из душного пакгауза глотнуть ночного воздуха. Никто и ухом не повел — дело житейское при долгих посиделках. Мы продолжили грызться, переключившись на оборону будущей гавани. Прошло минут десять, потом пятнадцать. Спор помаленьку затух, капитаны притомились.
— А где Лоран-то? — спросил вдруг Томас Тью, оглянувшись на дверь. — Засиделся что-то.
Морган тоже нахмурился.
— И то верно. Пойду погляжу.
Он вышел, но почти сразу вернулся. Лицо мрачнее тучи.
— Нет его нигде. Склад пуст, кругом — ни души.