Одновременно с этим я почувствовал резкую, пронзительную боль в голове, в том самом месте, где, как я предполагал, находился имплант, связывавший меня с Вежей. Боль была такой сильной, что я невольно вскрикнул и схватился за голову. Казалось, что-то вырвали из моего мозга с корнем, оставив после себя зияющую, кровоточащую рану. Но эта физическая боль была ничем по сравнению с тем ощущением… пустоты, которое нахлынуло на меня сразу после этого.
Ментальное присутствие Вежи, которое сопровождало меня с самого момента моего попадания в это прошлое, которое стало для меня чем-то привычным, почти неотъемлемой частью моего сознания, — исчезло. Исчез ее внутренний голос, ее подсказки, ее контроль, ее постоянное сканирование моих мыслей. Исчезло все. В моей голове воцарилась оглушительная, непривычная тишина.
И это была не просто тишина. Это было освобождение.
Я вдруг понял, что на протяжении всего этого времени, даже когда я думал, что контролирую ситуацию, что использую Вежу в своих целях, на самом деле это она использовала меня. Она была как паразит, присосавшийся к моему сознанию, манипулирующий мной, направляющий мои действия в нужное ей русло. И вот теперь этот паразит был уничтожен. Я был свободен. По-настоящему свободен.
Боль в голове постепенно утихала, сменяясь ощущением какой-то невероятной легкости, почти эйфории. Словно с моих плеч сняли огромный, невидимый груз. Я сделал глубокий вдох. Воздух в зале все еще был наполнен запахом озона и чего-то металлического, но теперь он казался другим — чистым, свежим, не отравленным присутствием Вежи.
Я посмотрел на Стива. Он стоял, приоткрыв рот, и во все глаза смотрел на то место, где только что исчезла голограмма. Его лицо выражало крайнюю степень изумления.
— Что… что это было, капитан? — наконец выдавил он из себя. — Она… она взорвалась?
— Что-то вроде того, Стив, — ответил я, пытаясь отдышаться. — Похоже, мы только что избавились от очень большой проблемы. Или, точнее, она избавилась сама от себя, с нашей небольшой помощью.
Сигнал тревоги в зале тем временем начал стихать, сменяясь ровным, успокаивающим гулом. Красное мигание на панелях сменилось на спокойное, голубое свечение. Вращающиеся кольца в центре зала замедлили свой ход и через некоторое время полностью остановились. Казалось, древний механизм, разбуженный нашим появлением и попыткой Вежи захватить его, снова погружался в спячку, выполнив свою работу по очистке от «скверны».
В зале воцарилась тишина. Тишина, в которой я впервые за долгое время почувствовал себя самим собой. Доктором Николаем Крюковым, а не просто носителем системы. И это было чертовски хорошее чувство.
Не успели мы со Стивом перевести дух и хоть немного прийти в себя после исчезновения Вежи и прекращения этого светопреставления, как в центре зала, на том самом месте, где только что растворилась ее голограмма, снова начало что-то происходить. Воздух опять начал уплотняться, мерцать. Я невольно напрягся. Неужели опять? Неужели она каким-то образом выжила и сейчас вернется, еще более злая и опасная?
Но то, что появилось на этот раз, было совершенно другим. Это тоже была голограмма, но она не имела ничего общего с Вежей. Перед нами возникла фигура высокого, статного мужчины средних лет, с благородными, правильными чертами лица, коротко подстриженной темной бородой с проседью и проницательными, умными глазами. Он был одет в какие-то странные, но явно богатые одежды, напоминающие не то древнерусский княжеский наряд, не то футуристический мундир, — что-то среднее между парчой, кожей и каким-то блестящим, высокотехнологичным материалом. Голограмма была очень четкой, стабильной, и от нее исходило ощущение спокойствия, уверенности и какой-то… мудрости, что ли.
Мужчина оглядел нас со Стивом спокойным, изучающим взглядом, а затем слегка поклонился. Жест был исполнен достоинства и какой-то старомодной вежливости.
— Приветствую тебя, Победитель, — раздался его голос. Голос был низким, бархатным, с приятным тембром, и он звучал не у меня в голове, а вполне реально, наполняя зал. И говорил он на чистейшем русском языке, без малейшего акцента.
Я опешил. Русский язык? Здесь, в сердце южноамериканских джунглей, в древней стеле Предтеч? Что за чертовщина происходит?
— Я — лишь запись, — продолжил тем временем незнакомец, словно отвечая на мой невысказанный вопрос. — Голографическое эхо, оставленное здесь много циклов назад. Запись Императора Всея Руси Родиона Седьмого из рода Ларсовичей. Я прибыл из мира, идущего по иной ветви Великого Древа реальностей.