— Тихо, вы! Отойдите все! — рявкнул я. — И загородите гроб, чтоб с берега не увидели.
Команда послушалась, хотя и ворчала. Я знал — в гробу может быть что угодно. Золото, драгоценности, а может, чума какая-нибудь, что выкосит нас всех. Я врач, мне ли не понимать, чем такие находки пахнут? Надо было проверить самому.
— Филипп, — позвал я, глянув на него. — Дай перчатки.
Он удивленно моргнул, но снял свои кожаные перчатки и протянул мне. Я натянул их, чувствуя, как пальцы скользят по потертой коже, и стянул бандану с головы, завязал ее на лицо, прикрыв рот и нос — не маска, конечно, но лучше, чем ничего. Команда пялилась на меня, затаив дыхание. Даже Морган, стоявший у мачты, притих. А Марго как пялилась — словами не описать.
Я шагнул к гробу. Свинец был холодным, даже через перчатки я ощутил его тяжесть. Замок — ржавый, но крепкий — поддался с третьей попытки, когда я подцепил его крюком. Крышка скрипнула, поднимаясь, и я замер.
Я вгляделся и мои глаза расширились от удивления.
— Что за чертовщина? — вырвалось у меня.
Глава 8
Я стоял над свинцовым гробом, чувствуя, как холод от него пробирает даже через перчатки. Команда затихла, отодвинувшись подальше, как я велел, и только шорох волн да скрип снастей нарушали тишину. Я не торопился. Поднял крышку выше, вгляделся в то, что лежало внутри, и замер, пытаясь понять, что передо мной. Гроб был полон воды — мутной, с зелеными разводами, что плескалась при каждом качке брига. А посреди этой жижи лежал Дрейк.
Я наклонился ближе. Высокий, худой, с длинным носом, торчащим из бледного, почти воскового лица. Седые волосы, слипшиеся от воды, прилипли ко лбу, а глаза — закрытые, с тяжелыми веками — будто вот-вот откроются. Его кожа была не тронута тлением, гладкая, как у живого, только мертвенно-бледная. На нем был бархатный камзол, потемневший от сырости, и штаны с кружевными манжетами — обычная одежда для дворянина тех времен. Никаких доспехов, никаких украшений. Просто тело, которое каким-то чудом не сгнило в воде за столько лет. Я хмыкнул себе под нос — неужели свинец так хорошо его запечатал? Или тут что-то другое?
Мысли путались. Я ждал карты, которая вела бы к Эльдорадо. Мне нужно было то, о чем шептались все, от священника в Портобелло до пьяных матросов в тавернах Тортуги. Но в воде бумага бы давно размокла, превратилась бы в кашу. Я провел рукой по краю гроба, стряхивая капли, и стал осматривать каждый уголок. Доски, которыми были оббиты внутренности гроба, были скользкими, покрытыми слизью, но ничего — ни тайника, ни свертка. Только Дрейк, лежащий, как на параде, со сложенными на груди руками. Потрошить его я не хотел — не потому, что боялся, а просто не видел смысла. Где тут подсказка? Что тут вообще могло уцелеть?
Я выпрямился, вытер ладони о штаны и вздохнул. Накатило разочарование. Столько сил и ради чего? Ради мокрого мертвеца в мокром ящике? Я бросил взгляд на команду — они шептались, переглядывались, но не лезли ко мне. И правильно делали. Я был не в духе, а когда я не в духе, лучше держаться подальше.
Я снова глянул на лицо Дрейка, присмотрелся — ни шрамов, ни следов ран. Даже ногти на руках были целы, длинные, чуть пожелтевшие. Странно это все. Слишком странно. В голове крутилась мысль: если он так сохранился, может, и карта где-то рядом? Но где? Я снова обвел взглядом гроб — ничего. Ни выемок, ни щелей. Только вода да тело. Посмотреть карманы? Так их нет, я раскрыл полу одежды. Неужели все зря?
Я снова наклонился к гробу. Слизь, вода, дерево, обитое свинцом. Ничего. Глаза скользили по одежде Дрейка — камзол, штаны, сапоги. Все обычное, все простое. Ни броши, ни кольца, ни спрятанного под подкладкой свертка. Я даже пригляделся к пуговицам — деревянные, потемневшие, но без намека на тайник. Черт возьми, где же эта проклятая карта?
Я выпрямился, спина затекла. Я стоял, глядя на Дрейка, и пытался понять, что упускаю. Вода в гробу плеснула, когда бриг качнулся, и я заметил, как она закрутилась вокруг рук мертвеца. Может, в рукаве? Нет, глупость. Там бы все размокло. Я покачал головой, отгоняя дурацкие мысли. Надо было признать — если карта и была, ее давно унесло море. Или она вообще миф, как и половина легенд про Дрейка.
Я уже собрался отвернуться, когда за спиной послышались шаги. Тяжелые, уверенные. Это Морган. Только он ходит так, будто палуба ему должна кланяться. И тут он тихо заговорил с каким-то странным восхищением в голосе.
— Крюк, ты гений.
Я замер. Чего? Это когда я успел им стать?
Морган стоял возле меня, он смотрел не на меня, а куда-то мимо. Глаза его блестели от того хищного азарта, что я в нем давно приметил. Я проследил за его взглядом, все еще не понимая, что он там увидел.
— Ты гений, Крюк, — повторил он, и в голосе его сквозило что-то вроде уважения.
Я прищурился, пытаясь разглядеть, что он имеет в виду. И тут я заметил — в верхней части крышки была выемка. Небольшая, аккуратная, словно специально вырезанная. А из нее торчал уголок чего-то темного, мокрого. Я моргнул, наклонился ближе — и сердце екнуло. Книжка. Маленькая, в кожаном переплете, с потемневшими от воды краями. Она выглядывала из выемки, как из кармашка. И я чуть не пропустил ее, пока копался в этом проклятом гробу.
— Черт возьми, — выдохнул я, выпрямляясь. — Это что, оно?
— А ты как думаешь? — хмыкнул Морган, скрестив руки. — Не просто же так Дрейк тут лежит.
Я бросился к крышке. Схватил книжку, с трудом вытащил ее из выемки — она была холодная, скользкая, и вода капала с нее, стекая по перчаткам. Я встряхнул ее, пытаясь смахнуть влагу, и пригляделся. Переплет был плотный, кожа потрескалась. А главное — книжка не размокла целиком. Я прикинул в уме: гроб опустили в воду так, что крышка создала воздушную подушку, сохранив эту штуку от полного затопления. Хитро, ничего не скажешь. Но когда мы его поднимали, вода все же просочилась в выемку, намочив кармашек. Вопрос — успела ли она добраться до страниц?
Я поднес книжку ближе, осматривая ее со всех сторон. Вода пропитала обложку, но не глубоко — внутри, кажется, было сухо. Я осторожно приоткрыл ее, держа за уголок, и увидел плотные листы, прижатые друг к другу. Чернила не расплылись, буквы проступали четко, хоть и чуть поблекли.
Удача? Если это карта — или хоть какая-то подсказка к Эльдорадо, — то все не зря. Но если там ерунда, вроде молитвенника или дневника? Это будет облом.
— Ну что, кэп? — Морган шагнул ко мне, заглядывая через плечо. — Сокровища?
— Пока не знаю, — отмахнулся, захлопнув книжку. — Надо высушить. Вода внутрь не попала, но обложка мокрая. Если открыть сейчас, все размажется.
— Хитрый ты, — хмыкнул он, отступая. — А я-то думал, ты сразу читать кинешься.
— Терпение, Генри, — бросил я, глянув на него исподлобья. — Именно терпение является лучшим другом удачи.
Он громко засмеялся и хлопнул меня по плечу. Я не ответил — не до того было. Мысли крутились вокруг книжки. Если там что-то ценное, его надо сохранить. Солнце уже садится, но еще часик есть до заката, можно ее просушить как следует. А пока — держать в руках и не выпускать. Я повернулся к команде, которая все еще пялилась на гроб, и рявкнул:
— Эй, вы, чего встали? Осмотрите ящик! Если там пусто, кроме мертвяка, — закрывайте и готовьте к спуску.
Пираты зашумели, кто-то буркнул что-то про «зряшную работу», но принялись за дело. Я же сжал книжку в руках и пошел к борту, подальше от шума. Морган остался контролировать работу с гробом.
Я стянул бандану с лица, вытер пот со лба и уставился в книжку, подставляя ее закатным лучам уходящего солнца. Завтра все станет ясно. А пока — только ждать.
Ветер стих, только волны лениво плескались о корпус, да матросы за спиной ворчали, копаясь у гроба. Я глянул на книжку — мокрая кожа переплета холодила пальцы, капли еще стекали с углов, но внутри, кажется, все уцелело. Надо было ее высушить, и поскорее. Ночь для этого не годилась, а вот утро — с первым солнцем — самое то.