М. Р.
Вместо предисловия
Это случилось в один из зимних вечеров год тому назад. Дело происходило у меня, на проспекте Виктора Гюго в моем маленьком особняке, который мне сдавали с полной обстановкой, как раз после последнего обеда, на который я пригласил моих друзей.
Так как на перемену квартиры меня толкал только мой бродяжнический характер, то так же весело отпраздновали расставание с этим особняком, как когда-то праздновали новоселье у его очага, а когда вместе с ликерами пришло шаловливое настроение, то каждый из нас старался придумать выходку почуднее; больше всего изощрялись, по обыкновению, весельчак Жильбер, специалист по парадоксам, Марлотт — этот Трибуле нашего кружка, и Кардальяк, изумительный мистификатор.
Я уж не помню, как это вышло, но через час кто-то потушил электричество в курительной комнате, заявив, что необходимо немедленно заняться спиритизмом, и усадил нас в темноте за круглый столик. Заметьте, что этот кто-то был не Кардальяк, но, может быть, это был его сообщник, если, конечно, допустить, что Кардальяк виноват в том, что произошло дальше.
Итак, мы уселись все ввосьмером, восемь не верующих в тайны мужчин, вокруг несчастного маленького столика, единственная ножка которого внизу опиралась на три планки, а круглая доска сгибалась под тяжестью наших шестнадцати рук, соприкасавшихся друг с другом по всем правилам оккультизма.
Эти правила нам сообщил Марлотт. Когда-то он из любопытства изучал всякую чертовщину, в том числе и вертящиеся столики, но не углублялся в бездну знаний; а так как он обычно исполнял в нашей компании роль шута, то, увидев, с каким авторитетным видом он взялся за ведение сеанса, все охотно подчинились его распоряжениям в ожидании какой-нибудь веселой шутки.
Кардальяк оказался моим соседом с правой стороны. Я услышал, как он подавился от подавленного смеха и закашлялся.
Но стол стал вертеться.
Потом Жильбер начал задавать вопросы и стол, к вящему изумлению Марлотта, ответил сухими потрескиваниями, подобно тому, как трещит всякое сохнущее дерево; по мнению спиритов, эти стуки соответствуют какой-то экзотической азбуке.
Марлотт неуверенным голосом переводил нам ответы стола.
Тогда все стали задавать вопросы, на которые стол отвечал очень разумно. Присутствующие перестали шутить и сделались серьезными: никто не знал, что подумать. Вопросы участились, участились и ответные стуки стола, как мне показалось, ближе к моей правой стороне.
— Кто будет жить в этом доме через год? — спросил тот, кто затеял сеанс.
— Ну, знаете, если вы начнете спрашивать о будущем, — воскликнул Марлотт, — вы услышите в ответ вранье, или стол замолчит.
— Оставьте, пусть спрашивает, — вступился Кардальяк.
Снова задали тот же вопрос:
— Кто будет жить в этом доме через год?
Раздался стук стола.
— Никто, — перевел Марлотт.
— А через два года?
— Николай Вермон.
Этого имени никто не знал.
— Что он будет делать через год в этот же час?.. Отвечай, что он сейчас делает?.. Отвечайте!..
— Он начинает… писать на мне… свои приключения.
— Можете ли вы прочесть, что он пишет?
— Да… и то, что он напишет дальше, тоже.
— Прочтите нам… хоть начало, только начало.
— Утомлен. Алфавит… слишком долго. Дайте пишущую машинку, буду диктовать переписчику.
В темноте раздался удивленный шепот. Я поднялся, принес свою пишущую машинку и поставил ее на стол.
— Это машина системы Ватсона, — простучал стол. — Не хочу такой. Я француз и хочу писать на французской машине. Дайте мне машину системы Дюрана.
— Дюрана, — сказал мой сосед слева разочарованным тоном.
— Разве такая фирма существует? Я о такой и не слыхал.
— Я тоже.
— И я.
— И я.
Мы были очень расстроены этой неудачей; послышался голос Кардальяка, медленно говоривший:
— Я пользуюсь машинами только фирмы Дюрана. Хотите, я ее привезу?
— А сумеете ли вы писать в темноте?
— Я вернусь через четверть часа, — сказал он, не отвечая на наш вопрос, и вышел.
Во всяком случае, при свете зажженной люстры лица оказались куда серьезнее, чем следовало бы. Даже Марлотт как-то потускнел.
Кардальяк вернулся через очень короткий промежуток времени, — можно даже сказать, удивительно короткий. Он сел за стол против своей пишущей машины, снова потушили свет, и стол неожиданно заявил:
— Не нуждаюсь в остальных. Можете разомкнуть цепь. Пишите.
Послышались удары пальцев по клавишам.