- Да, разумеется, - закивал я, вставая и медленно потирая руки. - Все как всегда, верно?
- Да.
- А как, - закинул я удочку, - вы себя там чувствуете?
- Примерно так же.
- Понимаю.
Я с умным видом кивнул. Воцарилось молчание.
- Приступайте же, доктор, - сказал герцог, устраиваясь на постели с видом мученика, идущего на казнь. - Чем быстрее начнем, тем скорее закончим.
Что же, черт побери, от меня ожидалось? Сделать ему массаж? Прокачать евстахиевы трубы? Вставить катетер? Клистир? А может - загипнотизировать?
- Давайте же, доктор! - В голосе герцога прозвучало плохо скрытое нетерпение. - Поттер-Фиппс со мной голыми руками в минуту управляется.
Вконец отчаявшись, я пролепетал:
- Простите за вопрос, сэр, но...
- А, вам новые нужны? - прервал меня герцог. - Они вон в той коробочке на камине.
Преисполнившись надежды, я метнул рысий взгляд на камин, но увидел там только массивные бронзовые часы и какие-то статуэтки.
- Да, сэр, новые бы, конечно, не помешали...
- Определенно, нужны новые, - пробурчал себе под нос герцог, вертя в воздухе босыми ступнями. И тут я наконец заметил... Господи, ведь от меня требовалось всего-навсего переклеить пластырь на его мозолях!
В конце процедуры герцог промолвил:
- Вы, по-видимому, рассчитываете на такой же сумасшедший гонорар, как и наш уважаемый Поттер-Фиппс?
- Трудно сказать, - ответил я, не скрывая облегчения. - У нас как-то не принято говорить о деньгах.
- Я вас понимаю, - согласился герцог. - В моей семье это тоже считается дурным тоном.
Глава 10
Порядку, царящему на практике у доктора Поттер-Фиппса, позавидовал бы владелец любого автомобильного завода. Каждое утро ровно в восемь трое рабочих в зеленых комбинезонах приезжали с пылесосами и наводили чистоту во всех помещениях; в восемь пятнадцать человек в ливрее форейтора привозил чистые полотенца, а ещё через пять минут рассыльный доставлял в комнату ожидания свежие газеты и журналы; в половину девятого девушка, похожая на леди Макбет, страдающую несварением желудка и подагрой, приносила цветы от флориста из Вест-Энда; в восемь сорок толстяк в сюртуке и котелке притаскивал свежеотутюженные костюмы доктора Поттера-Фиппса; в восемь пятьдесят появлялись шоферы, дворецкий, секретарша и медсестра, а ровно в девять мы открывались.
Обязанности медсестры состояли в том, чтобы сопровождать пациентов из комнаты ожидания в приемную; её белоснежная униформа была так тщательно накрахмалена и настолько безукоризненна, словно её только что достали из целлофановой упаковки. Вдобавок медсестра эта была одной из самых хорошеньких девушек, которых я когда-либо видел, что и побудило меня уже в первое утро завести с ней приятную беседу о студенческих годах.
- Вообще-то, дружочек, мне не довелось поработать настоящей медсестрой, - сказала она. - В больнице, я хочу сказать. То есть, я, конечно, ухаживала за моей бедненькой сестричкой, когда она болела. Но за инвалидами я никогда не ходила. Пиф-Паф - такая лапочка - взял меня на работу, сказав, что я идеально подхожу на эту роль чисто внешне. И ещё мне довелось однажды сыграть сестру милосердия. В фильме "Белые халаты". Вы его видели?
Я признался, что нет.
- Да и потом, дружочек, далеко не все, кто к нам приходят - настоящие больные. Более того, здесь у нас их, пожалуй, вообще нет.
Она нисколько не заблуждалась: большую часть наших пациентов составляли престарелые джентльмены, озабоченные тем, нельзя ли получить более крупную страховку, молодые джентльмены, озабоченные тем, не подцепили ли они неприятную заразу, и молодые женщины, озабоченные тем, не беременны ли они. Любого посетителя с малейшим подозрением на более серьезную хворь тут же отправляли на Оксфорд-стрит в клинику, врачи которой охотно сотрудничали с Поттер-Фиппсом, или Пиф-Пафом, как почему-то окрестили его подчиненные. Это был высококлассный вариант нашего травмпункта в Св. Суизине; впрочем, имея в своем распоряжении три "роллс-ройса", можно было без особой головной боли работать даже с доктором Хоккетом.
Пиф-Паф был всеобщим любимцем, и очень скоро в числе его почитателей оказался и я. Врач он был Божьей милостью, причем уникальная особенность его дара заключалась в том, что он с первого взгляда определял, нуждается пациент в настоящей медицинской помощи, или нет. Однако он оказался и не менее одаренным бизнесменом, вежливо-изысканная болтовня которого на финансовые темы неизменно приводила к тому, что пациенты давали ему больше, сами довольствуясь при этом меньшим. Омрачал наше общее благополучие лишь допотопный электрокардиограф, служивший постоянным яблоком раздора между Пиф-Пафом врачом и Пиф-Пафом бизнесменом. Дело в том, что Поттер-Фиппс прекрасно сознавал ценность этого прибора, который, с диагностической точки зрения, был почти бесполезен, однако наш доктор умел считать деньги и сама мысль о том, что такая золотая жила пропадает, глубоко претила ему. Вот почему всякий раз, как Пиф-Паф отправлялся посетить того или иного пациента, древняя махина следовала за ним по пятам в отдельном "роллс-ройсе".
После случая с герцогскими мозолями мне лишь раз довелось видеть Пиф-Пафа встревоженным - в то утро, когда он вернулся из квартиры газетного магната, которого хватил удар прямо в ванне.
- Ф-фу, еле успел, - пробормотал Пиф-Паф, отдуваясь и мотая головой. Еще какая-то минута - и все.
- Как, неужели вам удалось его спасти? - изумился я.
- Нет, он умер, разумеется. Но ещё чуть-чуть дышал, когда я электрокардиограф доставил.
Нашими самыми постоянными, да и прибыльными пациентами, были женщины-невротички; их ряды насчитывали несколько дюжин, и все они были по уши влюблены в доктора Поттер-Фиппса. Частенько днем он вел с ними бесконечные телефонные разговоры, утешал, увещевал и успокаивал, а вечерами то одна, то другая появлялась у нашего парадного, разодетая как живая реклама Картье.
- Разумеется, они в меня влюблены, дружок, - как-то раз признался мне Пиф-Паф. - Честно говоря, это единственное, что удерживает некоторых из них от суицида. А что тут такого?
- Но, Пиф... доктор Поттер-Фиппс, - робко попытался возразить я, неужели вы сами никогда не испытываете от этого неловкости?