«Но если не оперировать, больной наверняка погибнет через несколько минут, а если сделать операцию — он может выжить!»
Он взглянул на чистое, ставшее совсем бледным лицо юноши, на мягкие губы и крохотные золотистые усики, на руки, сжатые так, словно он продолжал держать автомат, и что-то быстро и ясно подсказало ему:
«Нельзя сделать!..»
— Надо наложить зажим… — сказал он сестре и приступил к работе. — Это все, что мы можем сделать…
Но здесь выяснилось, что молодой автоматчик обескровлен, что в таком состоянии ему операции не выдержать.
«Раненый погибает…» — отчетливо прозвучало в голове Кости.
Надо было, не теряя ни одной минуты, перелить больному достаточное количество крови.
Все для этого было приготовлено. Техника этой несложной процедуры была давно прочно усвоена всем персоналом. Она применялась почти автоматически, без задержек. Игла вкалывалась в вену, и свежая доза спасительной крови — двести, триста, пятьсот кубиков — легко втекала в обессиленное тело, и силы быстро возвращались. Но сейчас обескровленные вены в сгибе локтя словно склеились, вколоть иглу было очень трудно. Пришлось затратить много времени, пока это удалось сделать при помощи опытной, умелой Надежды Алексеевны.
Лицо больного чуть порозовело, пульс стал отчетливее, дыхание глубже. И это возвращение к жизни уже почти умершего человека влило в Костино сердце струю новой бодрости, страстной веры в свое дело, острого желания во что бы то ни стало спасти этого человека.
«Он будет жить!.. — упрямо думал Костя. — Он должен жить… Все, что можно, сделано… Операцию сделают в госпитале… Он будет жить!..»
Больного уложили на удобные носилки и внесли в машину, только что прибывшую с поста санитарного транспорта. С ним вместе, по приказу Кости, для сопровождения колонны ехали Надежда Алексеевна и Шурочка, на смену которым на пункт прибыли новые сестры.
Над дорогами, пытаясь помешать продвижению частей, идущих в прорыв, проносились группы вражеских самолетов, сбрасывались бомбы. Путь был очень опасен, и это заставило Костю распорядиться, чтобы машины двигались по лесным дорогам с большими интервалами, тщательно маскируясь.
Выкрашенный в белую краску транспорт двинулся к тылу, а батальонный пункт, во главе с Костей и Гамалеем, спешно готовился следовать за наступающими частями.
— Товарищ военврач! Чем нам таиться да идти два километра в обход, не лучше ли прямичком прорваться? — сверкая глазами, горячо посоветовал Гамалей. — Верно?
— Верно… — ответил Костя. И они, скрипя колесами двуколок и подпрыгивая, быстро понеслись вперед по открытому полю за своим батальоном.
XI
Костя недаром опасался за транспорт, направившийся в санбат. Дорога оказалась ужасной. Воронки, сваленные деревья, сугробы задерживали продвижение. Их осторожно объезжали, медленно продвигались дальше, напряженно вглядываясь в белое пространство. И можно было бы, упорно преодолевая препятствия, к вечеру добраться до места назначения, если бы над дорогами не носились фашистские бомбардировщики, выискивающие безоружный обоз, нестроевую часть, толпу беженцев, санитарный транспорт. Отвратительно завывая, они проносились мимо, возвращались, делали круги, потом резко снижались и сбрасывали над самой целью смертоносный груз.
Вытянувшись редкой цепью, санитарные машины шли лесной дорогой вдоль плотной стены берез, густо засыпанных снегом. Минутами было удивительно тихо, будто на тысячи километров вокруг ничего не происходило. И тогда невозможно было поверить, что в тишине безлюдного, застывшего леса кто-то может остановить движение транспорта, что смерть может навсегда оставить людей здесь. Но один и тот же вражеский самолет уже несколько раз появлялся над лесной дорогой. Как хищная птица, преследующая свою жертву, он что-то высматривал и уносился дальше, чтобы вскоре вновь возвратиться.
Шофер Иванов, просунув голову в окошечко, сказал Надежде Алексеевне:
— Это разведчик… Сейчас все вынюхает, приведет самого главного… Надо в лес… Замаскироваться… Скорее…
Но уже было поздно принять это единственно правильное решение. Навстречу колонне вынесся большой темный бомбардировщик. Он пролетел над самой дорогой, и сейчас же, метрах в двадцати, прорезая со свистом воздух, что-то грохнуло, от земли оторвался столб пламени, фонтаном во все стороны посыпались черные комья, лоскутья, щепы.
Больно ударившись головой и грудью, Надежда Алексеевна лежала в опрокинутой машине, прижатая чем-то тяжелым. Сквозь пробитую крышу она видела и дым и фонтаны земли. Она попыталась сдвинуть с себя тяжесть, но как ни старалась, не смогла даже шевельнуться. Только голова откидывалась чуть назад, тело же оставалось неподвижным. Она попробовала крикнуть, но никто ей не ответил.