Доктор отпустил руку умершей и подумал о том, что ему больше нечего делать в этой комнате до наступления следующего дня. Он тихо приблизился к камину, положил на него свой кошелек и вышел. Ребенок уснул, сидя на стуле, положив голову на руки и облокотившись на стол. Нетрудно догадаться, что доктор вернулся к себе очень взволнованный той сценой, свидетелем которой он стал. Ивариус в ожидании хозяина по-прежнему читал книгу и надеялся, что доктор по возвращении доиграет с ним партию в шахматы; если бы господина не было всю ночь, то он просидел бы в кресле до рассвета, даже не подумав о сне.
Доктор рассказал слуге обо всем, что видел и слышал. Ивариус понял, что после такого происшествия нельзя уже продолжать игру, и принялся укладывать фигуры в ящичек, время от времени посматривая на лицо доктора, на котором, кроме весьма естественного волнения, отражалась некоторая отрешенность.
— Спокойной ночи, Ивариус, — сказал господин Серван.
— Спокойной ночи, доктор, — ответил ему слуга.
Ивариус не справился о состоянии своего господина, потому как подумал, что этот случай не должен был произвести на него, как на привычного ко всему врача, сильного впечатления. Если бы кто-нибудь незаметно последовал за доктором в его комнату, то увидел бы, что он, отпустив от себя Ивариуса, впал в глубокую задумчивость. Иногда по его лицу пробегала улыбка, а в глазах загоралась решимость, и тогда он говорил себе:
— Почему бы и нет, попробуем…
Доктор лег в постель, но прежде чем задремать, еще раз обдумал мысль, его занимавшую. Наконец он уснул, и на губах его играла улыбка человека, который решил важную задачу или принял серьезное решение. Доктор проснулся очень рано. Он превосходно себя чувствовал после краткого сна; к тому же в те дни, когда он намеревался делать добрые дела, он всегда вставал на рассвете. Спустившись, доктор увидел Ивариуса, суетившегося по дому. Верный слуга предложил господину сопроводить его в тот злополучный дом, но доктор, подумав, что дела, которыми он собирался заняться, могут отнять у него половину дня, дал своему слуге адреса больных и поручил навестить их. Так как больные, как мы уже имели случай сказать, одинаково доверяли господину и его лакею, последний остался доволен возложенной на него почетной обязанностью.
Ивариус действительно был одним из счастливейших людей в мире: он целых пятнадцать лет мечтал участвовать в делах своего господина. Благодаря усиленным занятиям наукой он, человек, которому в ином случае суждено было навсегда остаться глупым мужиком или обыкновенным лакеем, стал наряду с доктором Серваном лучшим врачом города С. Ни богатство, какими бы трудами оно ни было заслужено, ни любовь, какие бы глубокие корни она ни пустила в сердце, не могут доставить человеку такого самодовольства и благополучия, как знание, и в особенности то, которое может быть полезно ближнему.
Самая незначительная причина может разорить человека, малейший каприз убивает любовь, но то, что добыто учением, способна уничтожить только смерть или безумие — по сути своей, смерть нравственная. Уверенность Ивариуса в том, что каждое утро при пробуждении он найдет свое сокровище, собранное им за двадцать лет, в целости и сохранности, возносила его до небес и делала его самым счастливым человеком на свете. Когда доктор ушел, то этот добряк надел свое лучшее платье и отправился выполнять возложенное на него поручение.
Дождь наконец прекратился, густые свинцовые облака, подгоняемые восточным ветром, застилали небо, и еле пробивавшийся через них солнечный луч тщетно старался высушить мостовую. Тем временем доктор Серван подошел к дому, в котором побывал накануне. Он миновал двор и вновь очутился в той же зловещей комнате. Его глазам представилась та же картина, что и накануне; только лампа погасла, и в комнату теперь проникал слабый утренний свет. Ребенок уже проснулся и, стоя со сложенными за спиной ручонками, он со страхом и удивлением смотрел на постель, на покойницу и на свою бабушку. В глазах его блестели слезы. Мальчик никак не мог понять причину неподвижности этих двух существ, одно из которых было мертвым, а другое живым. Когда он услышал шаги доктора, то бросился к нему и горько заплакал, не в силах произнести ни слова.
— Иди, поиграй, дитя мое, — сказал ему доктор Серван и, обняв мальчика, указал ему на двор.
Бедная женщина погрузилась в такую печаль, что, казалось, не замечала ничего вокруг себя. Доктор не осмелился вывести ее из этого забвения, в котором, быть может, уснули воспоминания несчастной матери. В это время какой-то человек, проходивший по коридору, из любопытства остановился напротив этой страшной комнаты.