— Я не буду обещать вам чего-либо, — сказал он, — но думаю, что, может быть… вот что, фру Рейсбрук: все, что в моих силах, будет сделано.
На другой день к министру юстиции нового правительства поступило ходатайство о предоставлении аудиенции за подписью: «Доктор Циммертюр». Оно было мотивировано кратко, но ясно: господин Рейнбюрх, как министр прогрессивного правительства, не может оставить без внимания то все более и более возрастающее значение, какое в других странах уделяют исследованию психики заключенных. До сих пор это дело находилось в руках врачей-психиатров. Но эти врачи, как бы прекрасны они ни были, связаны строго психиатрической точкой зрения на все душевные явления. Единственно правильным — и к этому все чаще и чаще приходят за границей — было бы психоаналитическое исследование каждого заключенного. О реформе в этом направлении доктор Циммертюр и желал бы побеседовать с министром. Ходатайство об аудиенции было послано двадцатого июня — в тот день, когда доктор встретил фру Рейсбрук. Прошло двадцать первое, двадцать второе и двадцать третье — ответа не было; министр не торопился. Каждый день в приемной на Хееренграхт появлялась стройная молодая дама со смелыми серыми глазами. Но каждый день ее встречал все тот же отрицательный ответ; и с каждым днем ее взор, искавший на письменном столе доктора назначения срока аудиенции, становился все более и более напряженным. И двадцать пятое не принесло никакого ответа. Когда молодая женщина выходила из дома на Хееренграхт, она была вынуждена крепко держаться за перила лестницы. Наконец двадцать шестого, когда она потеряла уже всякую надежду, пришел ответ: министр юстиции его величества может принять доктора на другой день в одиннадцать часов утра.
— Доктор! А послезавтра утром его — его переведут в…
Доктор задумчиво кивнул головой, погруженный в свои мысли.
— Да, — сказал он, — господин Рейнбюрх не дал мне много времени! Но…
— Но вы верите, что можно спасти его? Скажите, что вы верите!
Доктор погладил ее руку. Его лицо было таким же симпатичным и добродушным, как физиономия старика на луне.
— Дитя мое! Я хочу спасти его и потому верю, что смогу сделать это.
— Но каким образом, доктор, каким образом?
На лице доктора вдруг появилось выражение необычайной хитрости. Он заворочал белками глаз, приподнял плечи и развел руками — жест, который говорит: деловая тайна, дорогой друг, маленькая деловая тайна, дорогая моему сердцу маленькая деловая тайна!
— Вздорная мысль! Больше ничего! — гортанным голосом проворчал он. — Вздорная мысль, больше ничего! Но, дорогая моя, я думаю…
Его глаза скрылись под веками, а голос перешел в дискант. Когда Рашель Рейсбрук вышла, она крепче обыкновенного ухватилась за перила, и ее тело тряслось от истерического смеха.
4
— Министр юстиции принимает, пожалуйте!
Доктор Циммертюр, мигая и прищуриваясь, вошел в большую комнату с высокими окнами, на которых не было гардин. За педантично прибранным письменным столом сидел господин средних лет с лысой головой. Свет, вливавшийся через окна, наполнял каждый уголок, каждый закоулок; нельзя было обнаружить ни малейшей пылинки; вся комната, казалось, говорила: «Осмотри меня! Мне нечего скрывать, я пристанище неподкупного правосудия, мой господин — его представитель, и его душа — моя душа».
— Доктор Циммертюр?
Ученый поклонился.
— Вы просили аудиенции, — сказал человек с лысой макушкой, пронизывая посетителя глазами, колючими, как бурав. — Я дал вам ее исключительно по одной только причине. Я хочу предотвратить повторение вашего посещения. Если бы я не уважил вашей просьбы, вы, конечно, — он смерил доктора взглядом, — бросились бы к прессе, и прежде чем я успел бы изложить свое мнение, на меня накинулась бы целая свора бумагомарателей. Я изложу свои взгляды и надеюсь, что вы, как ученый или псевдоученый, честно передадите мои слова дальше. Для верности…