Затем ко мне пришла еще одна мысль, и уже с ней я открыл глаза.
Саул сделал это.
Он ведь был у могилы Калева до нашего прихода. Это он предложил проверить Шимона и Давида. И он даже гениально предположил, что это чья-то шутка. Какой-то механизм. Я почувствовал такую злость, что мне понадобилось сильно поработать над собой, чтобы прийти в себя. Я помог Леви выбраться из машины. Спать он будет еще часа два, это точно. Я вел его очень осторожно, знал, что ноги у него в таком состоянии заплетаются. Миссис Гласс судорожно искала в сумке ключи. Пока мы с Леви стояли на крыльце, я снова вытащил из его кармана мобильный, нашел в списке контактов Саула и позвонил ему.
— Ты, мать твою, больной! Ты серьезно решил, что мы купимся?!
Я заорал так, что миссис Гласс вздрогнула, Леви только сказал:
— Давай-ка потише, Макси.
Саул неторопливо ответил:
— Привет, Макс! Как Леви? Так ты решил раскапывать могилу или нет?
— Пошел ты, — сказал я, затем грязно выругался, вырвав из пухлых губок миссис Гласс раздраженный стон.
— Ну ты и истеричка, Шикарски, — ответил Саул. — Это даже классно.
Я присовокупил к уже использованным еще несколько ругательств и нажал на кнопку сброса. Леви сказал:
— По-моему, ты с ним слишком груб. Кстати, с кем? И это что — мой телефон?
Миссис Гласс, наконец, открыла нам дверь, и я понял, что угадал. Они уже все украсили к Рождеству. По крайней мере, внутри. Снаружи дом еще ждал своих многочисленных гирлянд.
— Знаете, миссис Гласс, по-моему вам стоит радоваться, что я дружу с вашим сыном. Смотрите, какой он дивно наивный.
— Макси, не ругайся при моем мальчике.
— Вы просто не знаете, что он способен произнести, если наступит на плевок.
Я улыбнулся елке в центре гостиной, как старой знакомой. Хотя, конечно, это была совершенно другая елка, чем в прошлом году, однако украшенная точно так же. Отец Леви не слишком любил перемены, даже крохотные. Так что казалось, будто из года в год в их гостиной стояла одна единственная елка. Она пахла, как джин тоник в мамином стакане и светилась, как мама после того, как опустошит этот стакан.
Дом был украшен блестящими снежинками, столбики под поручнями лестницы увивали, как странный, инопланетный плющ, гирлянды, и у Леви дома всегда было столько света — из-за длинных, широких окон, постоянно чистых, словно время и грязь были над ними совершенно не властны. Все здесь дышало приближающимся праздником, и я смотрел на звезду, застывшую на вершине елки, с детским восторгом. Серебряные и синие шарики, разноцветные диоды, сияющие в своем особом ритме (очень медленно, ведь у Леви эпилепсия), как мне все это нравилось. Под елкой еще не было обернутых в блестящую бумагу коробок с подарками, но я был уверен, что они уже хранились где-то в тайниках отца Леви, он всегда был крайне обстоятелен в этом вопросе. Был у него подарок и для меня, что-то мне подсказывало, что это не ночь с его женой. Наверное, дело было в том, что он спрашивал меня не так давно, как я отношусь к скейтбордам, и я ответил, что положительно, ведь катаясь на скейтборде по оживленной трассе можно стать участником ужасной трагедии, а я так люблю ужасные трагедии.
Гостиная была очень светлой. Знаете, есть такие особые места, которые всегда выглядят хорошо. Обычно это интерьер в бежевых тонах, классика, подкрепленная страхом экспериментов. Все здесь дышало богатством и благополучием, даже цветы, стоящие в дизайнерской вазе на стеклянном столике, казалось, чувствовали себя важно.
У каждой детали в доме был смысл, а все потому, что им занимался профессиональный дизайнер, так что от люстры до паркета, все должно было работать на композицию. Мне казалось странной идея жить в произведении искусства, но Леви утверждал, что дом это всегда просто дом.
Говорят, настоящее богатство отличают скромность и простота. Во всяком случае дома у Леви не было мраморных полов, зеркал в золотых рамках, похожих на троны кресел. Зато был подлинник Джексона Поллока на стене, о котором Леви говорил так:
— Парня стошнило краской, это отвратительно.
Что-то подсказывало мне: отец Леви придерживается того же мнения, однако знает, что искусство — выгодное вложение денег, цены на него растут истерически, их можно раздувать почти до бесконечности.
— Ты проводишь его в комнату, Макси? — спросила миссис Гласс. — Мне будет сложно подняться с ним по лестнице.
— А когда я уложу вашу крошку спать, вы останетесь со мной наедине, так?
— Не так. Но я приготовлю тебе кофе.
— И на том спасибо.
По лестнице Леви шел с неохотой, с капризной ленцой, и я сказал:
— Давай-ка, мне нужно быстрее скинуть с себя этот балласт, твоя мамка не бывает влажной достаточно долго.
— Ага, — сказал Леви, зевнув. Это значило, что он совершенно не понимает, что я говорю. Наконец, мы преодолели сложный этап нашего пути, и я посмотрел на елку сверху вниз (как птица). Звезда на верхушке блеснула мне. Я открыл дверь в комнату Леви, дотащил его до кровати. Леви сказал:
— Только не уходи.
— Не уйду, ты меня утомил.
Леви подтянул к себе одеяло, а я принялся стягивать с него куртку, а затем и ботинки.
— Что ты думаешь делать в будущем? — спросил Леви довольно деловитым для его состояния тоном.
— Бухать водку с «Ред Буллом» через ноздри, как принц Гарри.
На его ботинки налипла кладбищенская земля, и я подумал, что в интересах миссис Гласс как можно скорее пригласить их горничную. У земли, как мне показалось, в черном прятался розоватый подтон крови. Но, может быть, я ошибался, может быть, я просто перенервничал. Может быть, я с самого начала просто перенервничал. Оттого и купился на дешевый фокус Саула.
— Это все он виноват, — сказал я, снимая собственные ботинки. Я не решался посмотреть, кровь на них или краска. — Я тебе говорю.
— Он виноват, — повторил Леви. — Да, ты прав. Во всем виноват Гитлер, я понимаю.
— Я говорю не о Гитлере.
— Но ты всегда говоришь о Гитлере.
— Это чудовищное преуменьшение.
Я лег на кровать рядом с Леви и уставился на огромного ящера, глядящего на меня сверху вниз. У него были металлические ребра и большие, красные глаза. Все в комнате Леви было сделано согласно его плану. Он, как Господь Бог, создавал свой маленький мир за шесть дней, без перерыва диктуя дизайнеру свои условия. Я еще помнил, как Леви звонил мне по ночам, осененный новой, свежей идеей.
— И там будут доисторические растения, только яркие, как граффити! Понимаешь? Круто, да? И джедаи с лазерными мечами!
— Не уверен про джедаев, — отвечал я.
Леви, судя по всему, ценил мое мнение, потому что джедаев не было. Был странный, кислотный парк Юрского Периода с разноцветными динозаврами плоть которых перемежалась разнообразными механизмами, были глазастые, мультяшные цветы. Динозавры были выполнены с анатомической точностью, они смотрелись как фотографии в центре 2D картинки. Комната казалась меньше, чем она была, из-за этих огромных, доисторических зверей на стенах и потолке. Стеллаж с книжками по форме напоминал скелет мегалодона, только масштаб был не тот. Я увидел длинные ряды фантастических книг, которые Леви выстраивал в своем, особом порядке: от треша в мягких обложках до классики вроде Лема или Азимова. Комната Леви была так похожа на тематический парк развлечений, что я никак не мог принять ее, как должное. Над кроватью висел светильник — раскрытая пасть тираннозавра со светящимися зубами. Под подушкой я нашел "Падение Гипериона" Стивенса, немного полистал его, пока Леви устраивался поудобнее, но взгляд мой неизменно возвращался к ботинкам, стоящим у кровати.
Я снова попытался думать о комнате Леви, об этом странном, фантазийном пространстве, вырванном из его сознания и помещенном прямо в реальный мир. Повсюду лежали упаковки с таблетками, у каждой была особенная функция. У своего компьютера Леви проводил большую часть времени, там лежало сразу несколько пачек, на книжной полке было то, что ему нужно было выпить незадолго перед сном, а все, что необходимо употребить перед ним непосредственно, лежало на тумбочке. Отчего-то это неуловимо напоминало "Матрицу". Добро пожаловать в пустыню Реального, таблетки и фантазии.