Тут Вирсавия все-таки дотронулась до трупоеда. Его мягкие ткани прогнулись под ее пальцем. Саул сказал:
— Только не дави сильно. Вдруг он укусит.
Вирсавия отдала лопату мне, взяла трупоеда на ладонь. Он недовольно, слепо завозился, как детеныш. Вирсавия сказала:
— Так он питается кровью? По-моему, у него нет зубов.
Леви пожал плечами:
— Думаю, он ее впитывает. Через вот эти, ну, сосудики.
— Где у нас значок специалиста по инопланетным животным? В любом случае, он достается тебе.
И с чего я вообще взял, что трупоед — инопланетное существо? А еще с чего я взял, что он вообще существо, а не часть существа? Вирсавия сжала его в кулаке, не слишком сильно, как птичку, которую боялась выпустить.
Так ты безглазый, подумал я, или ты и есть — глаза?
— Так, ну он совершенно точно не кусается.
Эли сказал:
— Ребят, вы думаете тут таких полное кладбище?
Я покачал головой.
— Нет. Я думаю, они связаны с трагедиями. Они жрут жертв. Не просто мертвых людей.
Лия выхватила трупоеда у Вирсавии, поднесла к глазам, так что свет, исходящий от него, осветил ее лицо. Саул сказал:
— Думаю, оно безвредно. Вообще похоже на какой-то орган.
Лия криво улыбнулась, глаза ее стали по-особенному пустыми, а затем она сжала руку, и я услышал треск лопнувшей плоти. Я ожидал какой-то космической жижи, как в мультиках, но из-под пальцев Лии вырвался сноп искр. Все это резко стало похоже на магию, Лия с визгом разжала руку, и я увидел, как трупоеды в земле взрываются один за другим. Смотрелось как ювелирно-крошечные салюты. Мы все отскочили, но не слишком далеко. Искры взлетали вверх, и я понимал, что эти штуки не умирают. Не в традиционном смысле, во всяком случае. Они уходили.
Подземные звезды, подумал я. Сколько их, наверное, должно быть под местом, где были башни-близнецы или, может быть, на руинах газовых камер Освенцима-II.
— Ты чего наделала?!
— Ты убила его!
— Блин, Лия!
Я сказал:
— Отставить панику, дамы и господа. Эта хрень живет и здравствует, она просто отчалила. Не думаю, что проблема решается так просто.
Лия вытянула руку, и Рафаэль направил на нее луч фонарика, я увидел кучу маленьких ожогов, как прыщики или веснушки. Лия не выглядела так, будто ей больно. Белые браслеты шрамов, идущие по запястью вверх, красноречиво говорили о том, что Лия умеет терпеть боль.
— Ладно, — сказал Саул. — Вы лучше подумайте. Если они сразу все так среагировали, то, может, они какая-то одна штука и...
Он не закончил, потому что мы все это поняли, переглянулись, блестя белками глаз в темноте. Кто-то или что-то, частью чего были трупоеды должно было, в таком случае, заметить нас. Мы посмотрели на небо, все вместе, как будто это было движение в заранее разученном танце. Я увидел далекую красную точку самолета посреди белых звезд.
— Все плохо, — сказал Леви. — Все очень, очень, очень плохо.
— Кто поверит чокнутым? — спросила вдруг Вирсавия. — Ну, то есть у нас же нет доказательств.
— Две чокнутые мелкие телки в Салеме устроили такое шоу, что из-за них погибло двадцать человек.
— Это было в семнадцатом веке, Макси!
Я пожал плечами и понял, что мы все еще стоим в правильном кругу у могилы, будто какие-то культисты.
— Давайте успокоимся! — сказал Эли, голос у него был такой жизнерадостный, словно он не стоял на кладбище после наступления темноты, только что посмотрев прощальный личиночный салют. Я взял лопату и принялся возвращать землю с могилы Калева на место, приглаживать ее. Мне хотелось навести порядок. Так делала мама, когда нервничала. Пожалуй, это были единственные моменты, когда она и вправду наводила в нашем доме порядок.
Я не знал, что делать дальше, как действовать, и это приводило меня в отчаяние. Некоторое время все мы молчали, обуреваемые, наверное, похожими чувствами. Кажется, если с тобой случится что-то особенное, то отреагируешь так же, как в любимом фильме. И поэтому даже как-то нарциссически обидно, когда вместо этого просто люто тормозишь.
— Ну, давайте, расслабимся, — сказал Саул. И мы сразу все успокоились, и благодать такая наступила, но на самом деле нет. Я вспоминал вырывающиеся из-под земли снопы искр. Словно Тинкербелл восстала из мертвых.
— Если мы не можем это сфотографировать, — сказал Рафаэль. — Может, нам нужно сказать людям, чтобы они посмотрели сами?
— Да, конечно, все так и бросились разрывать могилы жертв недавнего взрыва в торговом центре, — сказал я. — Зато попадем в сообщество "Пранки, которые зашли слишком далеко". Что тоже приятно.
Лия поднесла ладонь к губам, словно хотела попробовать ожоги на вкус. Вид у нее был совершенно первобытный, и я подумал: ты, дикая тварь, непременно понравилась бы этому стремному богу.
Леви с надеждой спросил:
— Ну что, расходимся?
Саул сказал:
— Пойдете ко мне в гости? Там все обсудим.
Тут, конечно, Рафаэль не выдержал.
— Ты живешь в моем доме! В моем!
Мы двинулись к дорожке, которая должна была вывести нас с кладбища, но я уже ни в чем не был уверен. Мне казалось, что земля подо мной плывет.
— Мои родители ни за что не отпустят меня так надолго в день, когда у меня случился приступ.
— Тогда не спрашивай у них, — я ему подмигнул. Леви цокнул языком, но к телефону не потянулся.
Лия шла позади нас, как маленькая хищница. Это вызывало смутную тревогу. А может, из-за ее остеомиелита она просто была прекрасным персонажем для зомби-апокалипсиса.
— Поднимете руку те, у кого сейчас синдром деперсонализации-дереализации?
Чокнутые взметнули руки вверх в едином, тоталитарном порыве, только Эли продолжал идти, как ни в чем не бывало, но исключительно потому, что не знал значения этих слов.
— Знаете, — сказал он. — Теперь я, по крайней мере, знаю, что мой друг не был какой-нибудь мразью. Все случилось не просто так. И с этим нужно разобраться. Чтобы таких вещей больше не повторялось.
Вирсавия пожала плечами.
— Может, это мозговые слизни? И они заставили его?
Она вытащила из кармана прозрачный бальзам для губ с крохотными блестками, принялась мазаться им на ходу и вслепую, но так ловко, что ее движения вызывали восхищение. Я понял, что мне придется в очередной раз повторить всю эту историю с самого начала.
Я говорил, пока мы ждали автобуса, и к концу моего рассказа все, кажется, начали понимать еще меньше, чем в начале.
Рафаэль (а теперь и Саул) жил рядом с озером, на самой окраине города, так что в автобусе мы ехали долго. Леви иногда доставал телефон, вертел его в руках, но родителям не звонил. В конце концов, он отключил телефон, поводил пальцами по бесчувственному экрану, и я вдруг почувствовал особенность момента.
Мы вышли на конечной остановке, под ругань водителя, считавшего, что нам совершенно зря не сидится дома. Двое из нас, Рафаэль и Леви, я знал, с ним солидарны.
Дом Рафаэля, казалось, выражал его стремление к одиночеству. Он стоял на отшибе, далеко от остановки, далеко ото всех других домов, далеко от цивилизации вообще, среди такого количества деревьев, что можно было сказать — в лесу. Мы пошли по дорожке, которую летом окружала настолько высокая трава, что казалось, эта тропинка непременно должна вести к ведьминскому пряничному домику.
Мы с Леви были у Рафаэля один единственный раз, еще в детстве, когда его мамуля-энтузиастка решила подружить его с какими-нибудь другими, рандомно выбранными, младшеклассниками. Мы ели торт, играли и смотрели представление с чуточку пьяным клоуном, а Рафаэль закрылся в своей комнате. Это, конечно, было фиаско, и больше нас не звали.
Однако я однозначно вел себя лучше, чем Гершель, разбивший проигрыватель отца Рафаэля.
Дорожка была узкая, и мы шли по ней, растянувшись длинной процессией. Я шел первым и снова закурил, так что можно было представить, что мы — играющие в паравоз детишки. Темные тени деревьев вокруг казались мне совсем жуткими, и я вздрагивал всякий раз, когда протянутые, как пальцы, ветви, касались меня.