— Ну, нет, однажды я бы взял трубку. Просто мне было неудобно выпутываться из костюма.
У Билли была потрясающая способность оставаться абсолютно невозмутимым, насколько бы мразотно он себя ни вел. Это даже очаровывало. Но, видимо, не продюсеров.
Получив ключи, мы двинулись за Эли между красных многоэтажных зданий. Я увидел растрепанную женщину, курившую на балконе в одной ночнушке, даже смотреть на нее было холодно (такова эмпатия), и сама она дрожала. К тому моменту, наконец, пошел снег, и он хлопьями оседал на ее плечи. Отчего-то эта женщина средних лет в душевном раздрае очень меня впечатлила. Я следил за хитросплетением пожарных лестниц, за продрогшими, голодными, глазастыми котами, за бабушками, поливавшими цветы за окнами, за надписями, оставленными подростками.
В морозном воздухе мне то и дело чудился привкус гари, и хотя я, совершенно точно, придумал его, он казался мне пронзительно-реальным, и на секунду я подумал о том, что хлопья снега — это пепел.
Леви говорил:
— Слушай, если твой братец такая мразь, может быть ни о чем-то он не договорился. Может быть, просто продаст нас на органы, а? Не зря же он удивился, что нас так много.
— Билли, конечно, своеобразный, — сказал Эли. — Но не настолько.
Саул пожал плечами.
— А даже если и продаст — все равно же прославимся.
Мы все засмеялись. Среди моря незнакомцев, среди неправильно припаркованных машин и домов с грязными ругательствами на стенах, мы чувствовали себя дружными, как никогда. Я вдруг решил, что все эти люди — мои друзья, и это важно. Билли жил в одном из неприметных домов, в его подъезде было сильно накурено, откуда-то сверху неслись крики, обертона типичного супружеского скандала. Лестница была крутой и длинной, с щербатыми ступеньками, по ней непременно должны были подниматься алкоголики с такими же зубами.
— О тоска многоквартирных домов, превращенных в пепельницы! — воскликнул я. — Спорим, здесь кто-нибудь повесился?
Лия сказала:
— А чего тут спорить? На этом пролете воняет так, как будто у того висельника даже есть компания.
— По-моему просто воняет алкашом.
— Да нет, это мусор!
— Незачем спорить, — примирительно сказал я. — Друзья, так пахнет жизнь в большом городе, если у тебя нет денег. Обоссанные социальные лифты Нового Мирового Порядка, и все такое прочее.
Билли жил на последнем этаже. Квартирка у него была крохотная, тесная, но отчего-то по-своему уютная. Больше всего она напоминала меблированные комнаты из фантазий и реальности Ремарка.
— Нормально, — сказал Саул. — Жить можно.
Мы все задумчиво кивнули. Комнатка была одна, на кухне с трудом можно было уместиться втроем, в ванной капля за каплей срывалась на коврик, постеленный у трубы.
— Подтекает, как твоя мамка, когда меня видит, Леви.
Он толкнул меня локтем в бок, получилось безболезненно, но как-то обидно, Леви это умел.
— Все, прекрати.
В комнате почти все место занимала кровать, впритык к ней стояла тумбочка, к стене прижимался колченогий стул.
— Как будто Билли умеет играть в тетрис, — сказал Леви.
— И жизнь его — тетрис, — ответил я, а Эли лег на кровать и стал смотреть в потолок.
— Он придурок, — сказал, наконец, Эли.
— Рад, что мы все взглянули правде в глаза, — ответил я. Окошечко было маленькое, чуть больше экрана планшета, из-за снега совсем ничего не было видно, потерялись очертания дома напротив, и осталось только движение пушистых хлопьев. Лия вытряхнула из куртки множество сладостей в ярких упаковках.
— А ты явно покупаешься на маркетинговые штучки про цвета и рисунки, — сказал я.
— Ага. Только я граблю корпорации.
— Хвалю тебя, солнышко.
Мы расселись на кровати, и, хотя нам было тесно, во всем присутствовал какой-то особенный уют, появляющийся иногда в совершенно незнакомом месте с хорошо знакомыми людьми. Лия взяла упаковку маршмеллоу, пять шоколадок, леденцы, круассан с марципаном, божественно кислые жвачки в баночке с надписью "токсичные отходы" и несколько мармеладок в виде вампирских зубов. К последним налипли волоски и пылинки из ее кармана и, подумав, Лия, одну за одной, съела их сама. Это вызвало у Леви ужас, с которым невозможно смириться.
Остальное мы разделили по-братски, а потом долго смотрели в маленькое окно, пытаясь угадать, что там за ним. Я сказал:
— Окно другого дома.
— А по-моему видно парк.
— Какой такой парк, мы даже не проходили парка!
— По-моему отсюда должно быть видно мост.
Вирсавия сидела, обняв подушку. Она одна не участвовала в разделе наших общих богатств, пила свой обезжиренный молочный коктейль и покачивалась, следя за снежинками. Я вдруг вскочил, принялся расхаживать по комнате.
— Дамы-дамы-дамы, и господа, мы на пороге величайшего открытия! Сэр, десять из десяти, еще немного, и мы изменим мир!
— Я думаю, нас примут за сумасшедших, — сказал Леви.
— Даже если так — мы все равно будем первые, кто скажет правду. Джордано Бруно, к примеру, вообще сожгли на костре. Нам грозит разве что какой-нибудь иск от правительства!
Я пощелкал пальцами, повторяя:
— Джордано Бруно, Джордано Бруно, Джордано Бруно.
Мир, казалось, разгоняется. Я чувствовал его биение, я вдруг понял, что действую с ним заодно. Я надкусил круассан, вручил его обратно Лии.
— Я убью тебя, Шикарски.
— Солнышко, в душе ты настоящее сокровище.
Тут она пнула меня под коленку так сильно, что у меня в глазах заплясали остроконечные звезды.
— Успокойся, Шикарски, и больше не ешь мою еду.
Но я не был готов успокоиться. Зато я был готов действовать. Квартирка вдруг показалась мне страшно тесной, мои друзья болтали, а я не мог подключиться к их разговору, потому что имел на каждую реплику по пять ответов, и выбор оказался слишком тяжелым. Учитывая, тем более, что я не понимал прямо-таки всего, что они говорят. Все диалоги словно через вату, но диалоги для лохов, монологи — вот что главное.
— Макси! Макси! Макс!
Леви явно пытался дозваться меня довольно долго, учитывая что он обратился ко мне по полному имени.
— Да-да-да? Тебя что-то беспокоит? Садись, перед тем, как устроить сахарное шоу, я решу все твои мелкие проблемки.
— Ладно, вперед, у меня эпилепсия.
— Пей таблетки по расписанию.
— А ты пил таблетки, Макси?
Я пожал плечами. Это было неважно, и я об этом даже не помнил.
— Лучше скажи, мне причесаться? Мне в первый раз в жизни причесаться, или мир должен принять меня таким, какой я есть?
— Макси, это серьезно, я не хочу, чтобы ты попал в дурку.
— Ладно, — сказал я. — Ну, поехали домой.
Саул засмеялся, а вот Леви остался серьезным. Я прошел в темный коридор, полный фальшивой решимости, мне хотелось дожать этот комичный момент до конца. Тут в дверь позвонил Билли, и я кинулся ему открывать, с собачьей радостью обнял его. Билли сказал:
— Макс, отвали, это новая куртка.
Куртка действительно была новая, кроме того брендовая. Я спросил:
— Спускаешь всю зарплату на шмотье, которое не видно под костюмом медвежонка?
— Одежда для актера почти так же важна, как и внешность.
— Ты забыл про талант, хотя неудивительно.
Билли отодвинул меня, прошел в комнату и объявил:
— Такси будет через десять минут. У меня есть знакомая на шоу "Не сегодня". Я с ней договорился, можете изложить свою чокнутую теорию.
Тут, конечно, все замолчали. Саул спросил:
— А это разве не то шоу, которое вело расследование о плесени в сыре?
— О плесени, — сказал Билли. — Которой в сыре не должно было быть. Это важно.
— Они разве не дают высказываться всяким психам? — спросила Вирсавия.
Билли сказал:
— Слушайте, "Не сегодня" смотрят намного больше людей, чем "Сегодня".
— Потому что они противопоставляют себя официальным новостям, — сказал я. — Рассказывая всякую чушь, которая не имеет никакого значения ни для кого, кроме парочки ушедших в дефект шизофреников.