Тут я, конечно, вздрогнул. Все это могло быть бредом сладкого шизофреника Сахарка, но откуда он знал, что я видел Калева тогда, на съемках, и он был почти реален? Я откашлялся и продолжил читать.
— Они уже продали тебя. Ты будешь приносить им кровавые деньги. Но он может передумать в любой момент. Помни о том, что он может передумать. И тогда больше никакого золота. Никаких друзей. Никакого Макса.
Тут я истерически засмеялся.
— Что? — спрашивал Леви. — Что там дальше, Макси?
Я не мог остановиться, я все хохотал и хохотал. Наконец, мне удалось выдавить из себя:
— С уважением, Сахарок.
Тут Леви тоже засмеялся, и я подумал, что это определенно нервный смех, смех, который рождается в страхе.
— Слушай, ты же знаешь, что Сахарок — чокнутый. Не пиши ему ответ, ладно? В смысле не связывайся с ним, иначе он сожжет твою семью. Я серьезно. Помнишь маньячные пятницы?
То есть, некоторый период в наших коротких жизнях (примерно год, с двенадцати до тринадцати), когда каждую неделю мы завершали просмотром какого-нибудь подросткового слешера. Это здорово помогало контейнировать агрессию. Из фильмов о поехавших убийцах Леви вынес кое-что очень важное, сложившее его как личность. Одну простую мысль: любой может быть поехавшим убийцей. И это, блин, правда. Самое забавное в том, насколько это чистая правда.
Я быстро перечитывал сообщение Сахарка, тревога росла, и я закрыл окно.
— Ты думаешь это ничего страшного? — спросил Леви.
— Я не думаю ни о чем, кроме вагины твоей мамаши.
— Да заткнись ты!
— Леви, успокойся, — сказал я. — Все будет в порядке. Сахарок просто троллит людей в интернете, как и все мы на этой грешной земле. Я приду к восьми, ладно? Попробуй еще поспать.
— А если поехавший убийца убьет меня? Он упоминал, что ты видел Калева! Он все о нас знает! Мне конец!
— В это сложно поверить, Леви, но ты — не центр мира. Все будет в порядке, ты смиришься с этой мыслью. Отдыхай, я приду к восьми! К восьми, да!
Я положил трубку, выскочил из-за стола и принялся расхаживать по комнате. Услышав звонок в дверь, я закричал, затем сам себя подверг позору и пошел открывать. Из папиной комнаты доносился храп.
— Восславим Господа, — сказал я. — За "Ламотриджин", или что там заставляет тебя спать восемь часов в день сейчас?
Впрочем, был и другой вариант. Иногда папа храпел специально, чтобы мы думали, что он спит, а не решается убить себя. В последнее время, впрочем, папа правда пошел на поправку, теперь из вымоченной в слезах половой тряпки средней степени отжатости, он превратился в человека, который просто продолбал половину своей жизни, и от этого ему грустненько. Спускаясь по лестнице, я вдруг снова ощутил тревогу, задрожали руки и сложно стало глотать.
— Так-так-так, — сказал я сам себе. — Интересно, Венера родилась из пены морской, и все делали вид, что это нормально? Вот эта прекрасная женщина, значит, самозарождается, а потом идет по своим делам?
Я заглянул в глазок. Этому меня научила история с парнем, облившим меня йогуртом. Он проехал для этого больше сорока миль, что было фактически самым длинным в мире расстоянием, преодоленным человеком ради совершенно бессмысленного действия. Был еще Гитлер с его Польшей, но компетентный совет жюри из меня, меня и еще раз меня, исключил его, потому что он преодолел это расстояние не самостоятельно. Но какова ирония: так истово ненавидеть евреев и, с помощью аннексии Польши и создания Рейхсгау Вартеланд, превратить Третий Рейх в самое еврейское государство Европы. Мои предки, если верить папиным периодам просветления, сопровождавшимся интересом к предыдущим звеньям в цепи поколений, происходили из славного города Люблин.
За дверью стоял Рафаэль, я спросил:
— Кто-нибудь держит дуло пистолета у твоей спины?
— Макси, открой!
— Уговорил!
Я впустил его. Рафаэль был бледнее обычного, руки у него дрожали. Либо какая-то бесцеремонная дамочка села рядом с ним в автобусе, либо ему пришлось звонить в пиццерию, либо...
Додумать свою мысль я не успел, потому что Рафаэль выпалил:
— Ты должен меня спасти!
— От кого?
— От Вирсавии.
— Она хочет тебя поцеловать?
Щеки Рафаэля тут же покраснели, я даже позавидовал такому славному кровообращению.
— Она хочет, чтобы я рассказал вместе с ней о социофобии. Чтобы помочь каким-то неуверенным ребятам.
— Скажи, что сначала ты хочешь помочь сам себе.
— Ты не понимаешь, она уже все решила.
У Вирсавии была одна интересная особенность. Если она задумала нечто, по ее мнению, мудрое, важное и совершенно необходимое, то добивалась своего непременно. Не создали на Земле еще подразделения спецслужбы, способного сорвать планы Вирсавии, в разведку еще не ходило таких смелых шпионов, и в оборот не было введено такого высокоточного оружия.
— Просто сдайся, — сказал я. — Кофе хочешь?
Я обожал спрашивать это у гостей. Вроде очень простой вопрос, а заставляет чувствовать себя таким взрослым. Рафаэль кивнул, и мы пошли на кухню. Пока я занимался кофе, Рафаэль говорил непривычно много.
— Я больше не могу, Макс! Зачем я вообще согласился? Я не знаю, почему я рассказываю тебе все это. Просто я ужасно устал. Попросил маму никогда не звать меня к телефону, сменил почтовый ящик, удалился из всех соцсетей.
— И не помогло?
— Ну, из школы-то я не ушел.
— Резонно.
Я поставил перед Рафаэлем кружку с кофе, пододвинул к нему сахарницу. Он поводил пальцем по кружке, затем отдернул его, может быть, потому что обжегся, а, может быть, потому что сам себе показался глупым.
— Все это ужасно. Они обсуждают меня. Блин, я не могу перестать думать, что люди обсуждают меня, даже когда я этого не вижу. Фантастически много людей.
Я приготовил кофе себе, и мы пошли в мою комнату. Там Рафаэль встал у окна, потому что не смог заставить себя усесться на мою кровать.
— Я решил больше никогда ни о чем не высказываться.
— Игги Поп бы так не поступил.
Рафаэль махнул рукой, и я замолчал, мне стало его жаль.
— Но теперь Вирсавия хочет, чтобы я что-то там сказал. Это снова начнется!
Я лег на кровать и закурил, у меня из головы не выходило сообщение Сахарка. Он угрожал мне? Он предупреждал меня? В одном Сахарок был прав, эта игра так затянулась, я и сам забыл, что мы когда-то думали, будто говорим правду.
— А ты не думаешь, что поможешь кому-то этим? Правда поможешь. Кто-нибудь вроде тебя посмотрит на то, как ты выделываешься, и поймет, что это не так уж сложно.
— Дай мне сигарету.
Я подтолкнул к Рафаэлю пачку, он взял ее и некоторое время крутил в руках.
— Слушай, это ведь просто видео. Ты можешь удалять черновики, пока тебе не понравится то, что ты скажешь.
— Но они все увидят меня. Я не хочу, чтобы меня видели.
— Ага. Таких людей на земле море, брат мой.
— Я тебе не брат.
— Со сложностями в установлении личных взаимоотношений, — продолжал я. — Но если ты сможешь помочь кому-то, это значит, что ты сам станешь лучше, Рафаэль.