Вольная коммуна
На рассвете братья стали готовиться к походу. У монастырских хранилищ закипела работа. Из-под земли появились наполненные вином бочки, лари с мукой, зерном, сушёными фруктами, копчёные окорока, связки вяленой рыбы. Через полчаса все имевшиеся под рукой корзины, мешки и сумки были набиты до отказа, а в кладовых по-прежнему трудно было повернуться.
— Гляди, как запаслись святые отцы, — сокрушался Паоло. — Мы не сможем взять и десятой доли.
Осмотрев склады францисканцев, Дольчино приказал созвать жителей окрестных селений. Вскоре у ворот монастыря стали собираться крестьяне. Они прятали за спины принесённые мешки.
Заметив их, Дольчино вышел навстречу.
— Братья и сёстры, — обратился он к пришедшим, — здесь, за монастырскими стенами, лежит хлеб, собранный вашими руками, в погребах — вино из вашего винограда. Всё это отняли у вас обманом и насилием. Сколько труда вложили вы в землю, чтобы взрастить посеянное. И вот теперь, когда всевышний послал урожай, всем завладели те, кто не притронулся ни к заступу, ни к сохе. Вам опять приходится терпеть голод. И так из года в год. Вы с утра до вечера гнёте спину, чтобы кормить бездельников, а дети ваши сидят без хлеба. Пришло время покончить со злом! Господь призывает начать новую жизнь. Не слушайте продажных церковников! Не давайте сеньорам грабить себя!
Последние слова проповедника потонули в восторженном гуле. Дольчино показал рукой на распахнутые ворота:
— Идите, братья, и берите то, что по справедливости должно быть вашим.
Он пошёл вперёд, и толпа двинулась за ним. Запертые в часовне монахи, заслышав шум у хранилищ, принялись отчаянно колотить в дверь.
— Побойтесь бога, грабители!.. Пусть отсохнут ваши нечестивые руки!..
— Пусть отсохнут ваши длинные языки, иуды! — неслось в ответ.
Многие крестьяне примкнули к восставшим. Им выдали оружие, отнятое накануне у латников. Когда склады опустели, Дольчино приказал выступать.
… К вечеру после трудного перехода отряд добрался до небольшого горного плато на правом берегу Сезии. С одного конца высились почти неприступные скалы. С другой стороны крутые пропасти и колючий кустарник прикрывали доступ к этому глухому убежищу.
Братья принялись рассёдлывать лошадей, собирать хворост, готовиться к ночлегу. На поляне возле небольшого родника запылали огни. Вокруг быстро сгущались сумерки. В лёгком запахе засыхающих трав чувствовалось дыхание осени. На севере над невидимой громадой Альп зажглись первые звёзды. У одного из костров кто-то запел апостольский псалом. Несколько голосов подхватили.
Прислушиваясь, Маргарита опустилась на траву рядом с Дольчино.
— Когда я слышу, как братья поют, вознося к господу молитвы, я всегда вспоминаю прошлое, — тихо сказала она. — С тех пор как мы вместе, всё вокруг изменилось… До встречи с тобой я не знала голода, лишений и тем не менее жить было в тягость. Теперь мне хорошо знакомо то и другое, а жизнь кажется прекрасной.
— Значит, глаза твои открылись для правды, а сердце — для любви. — Дольчино провёл рукой по её волосам.
— Здесь отличное место для лагеря, — заглядывая на дно глубокого обрыва, задумчиво произнесла Маргарита. — Но мне страшно представить себе жизнь среди диких, пустынных скал. Даже зверю нелегко найти тут пристанище.
— Мужество и заключается в том, чтобы не бояться трудного.
— За себя я не боюсь. А как не тревожиться, если беда угрожает тем, кого любишь, без кого не мыслишь ни жизни, ни счастья?
— Люди не всегда в силах изменить ход событий, но они должны храбро встречать и стойко переносить беды.
— И всё же, Дольчи, порой я думаю, что правда слишком жестока к своим защитникам. Ведь ради неё многим из нас придётся отказаться от радостей любви, от детей и даже самой жизни. — Она прижалась щекой к его руке и чуть слышно добавила: — А мне так хочется жить, быть матерью твоего ребёнка, иметь то, что люди называют счастьем…
— Отбрось сомнения, Марго, правда ко всем одинаково добра! Каждый, в ком теплится хоть крупица любви, получит свою долю счастья. — Дольчино ласково посмотрел ей в глаза. — Только доля эта будет разная. У кого любви хватает лишь для себя, тому и счастье на одного — маленькое, как свечной огарок. У других любви побольше, хватает на семью и родню, им и счастье побольше — вроде монастырской лампады, что освещает тесную келью. Но есть иная, по-настоящему великая любовь, она выходит далеко за пределы личного и способна объять весь божий мир. И для тех, чьё сердце способно вместить ту любовь, счастье сияет ярче солнца.