Капитан Сато испытывал огромную усталость. Он провёл в воздухе, за штурвалом самолёта, слишком много времени, не просто нарушая правила работы и отдыха экипажа, а прямо-таки перечёркивая их. Но ведь и он не мог, не имел права уклониться от выполнения своего гражданского долга. Сато посмотрел налево и увидел утреннее солнце, его лучи отражались от крыльев двух истребителей, похоже, F-15. На одном из них, возможно, летит его сын, охраняя землю отцов, снова вернувшуюся под власть Японии. Аккуратно, напомнил он себе. В самолёте находятся граждане его страны, и он обязан обеспечить их безопасность. Держа одну руку на штурвале, а другую на рукоятке газа, Сато вёл свой авиалайнер по невидимой в воздухе линии к точке, уже выбранной его взглядом. По команде капитана второй пилот до предела выпустил огромные подкрылки. Сато чуть потянул штурвал на себя, приподняв нос самолёта и снизив скорость, плавно как снежинку опуская авиалайнер к земле, пока визг резины не дал понять, что они коснулись посадочной полосы.
— Вы — настоящий поэт, — с уважением заметил второй пилот, в который раз восхищаясь лётным мастерством своего капитана.
Сато позволил себе улыбнуться, переключая на реверс мощные двигатели.
— Ведите его по рулежной дорожке, — сказал он и нажал на кнопку системы внутренней связи. — Добро пожаловать в Японию, — объявил он, обращаясь к пассажирам авиалайнера.
Ямата не присоединился к общему приветственному крику лишь потому, что его удивили слова, донёсшиеся из динамиков. Он не стал ждать, пока самолёт остановится, и расстегнул пристежные ремни. Дверь, ведущая в кабину пилотов, находилась совсем рядом, и ему хотелось что-то сказать лётчикам.
— Капитан?
— Да, Ямата-сан?
— Вы ведь понимаете, правда?
Пилот кивнул — это был кивок знающего себе цену профессионала, его поведение сейчас ничем не отличалось от ликования могущественного дзайбацу.
— Хай, — произнёс он и в ответ увидел поклон, полный искреннего уважения. Сато почувствовал удовлетворение от внимания, проявленного к нему столь великим человеком.
Теперь промышленник не спешил. Необходимости в этом не было. Чиновники и другой обслуживающий персонал вышли из самолёта и спустились к автобусам, которые отвезут их в отель «Никко-Сайпан», огромное современное здание на западном берегу острова, которое станет временной штаб-квартирой для оккупационных сил — нет, для нового правительства Сайпана, поправил себя Ямата. Через пять минут все пассажиры авиалайнера покинули его, и лишь теперь Ямата спустился по трапу к внедорожнику «Тойота-лэндкрузер». На этот раз за рулём сидел один из служащих его компании, который знал, что делать, без указаний хозяина и понимал, что этими минутами тот захочет насладиться в тишине.
Ямата едва замечал кипучую деятельность вокруг. Несмотря на то что всё это произошло по его желанию, сейчас оно казалось совсем не таким важным, как предвкушение того же в прошлом. Ну, может быть, стоит мимолётной улыбки вид боевых машин, но теперь его охватила настоящая усталость, и веки опускались, несмотря на железную волю, требовавшую держать глаза открытыми и насторожёнными. Водитель продумал маршрут заранее и выбрал дороги, позволяющие миновать крупные пробки. Скоро они снова проехали мимо «Мариана кантри клаб», и хотя солнце уже встало над горизонтом, на зелёном газоне не было игроков в гольф. Не было видно и военных машин, если не считать двух грузовиков с дисковыми спутниковыми антеннами на краю автомобильной стоянки, недавно выкрашенных в зелёный цвет, после того как их реквизировали у телевизионной компании Эн-эйч-кей. Да, нельзя портить зелёный газон поля для гольфа, без сомнения, самой дорогой части недвижимого имущества на острове.
Это примерно вот здесь, подумал Ямата, вспоминая очертания холмов. Примитивный маленький магазинчик отца располагался недалеко от северного аэродрома и он всё ещё помнил истребители A6M-Z, гордо прогуливающихся лётчиков и надменных солдат. А вон там находился завод по переработке сахарного тростника компании «Нанио Кохатсу Кайса»… Ямата ещё не забыл, как он крал кусочки сладкого тростника и жевал их, какими свежими были утренние бризы. Скоро они будут дуть на его земле. Усилием воли Ямата стряхнул воспоминания, вышел из автомобиля и направился на север.
Должно быть, вот здесь шли в последний раз его отец, мать, брат и сестра. Он представил себе отца, хромающего на искалеченной ноге, пытаясь обрести достоинство, навсегда отобранное у него болезнью, перенесённой в детстве. Интересно, обслуживал ли он солдат в те последние дни, приносил ли им ещё остававшиеся у него полезные товары? Может быть, в то время солдаты забыли, наконец, свои грубые шутки по поводу физического недостатка отца и поблагодарили его с искренностью людей, знающих о неминуемой смерти, стоящей на самом пороге. Ямате хотелось верить и тому и другому. Его семья шла, наверно, вместе с остальными вот по этой лощине, навстречу смерти, их прикрывали ещё оставшиеся в живых японские солдаты, уже видящие смерть и ощущающие хрустальное просветление, которое наступает в последние мгновения жизни.
Местные жители называли это место «Скала Банзай», а менее расистски настроенные — «Скала Самоубийц». Ямата решил, что поручит своему рекламному агентству найти более респектабельное название для утёса. Это произошло 9 июля 1944 года, когда на Сайпане прекратилось организованное сопротивление.
По сути дела здесь было два отвесных утёса, расположенных по сторонам узкого залива, один напротив другого; от вершины более высокого до поверхности моря — двести сорок метров. Много лет назад на месте гибели японскими студентами был установлен мраморный монумент — склонённые в молитве фигуры детей. Да, наверно, вот здесь они подошли к самому краю обрыва, держась за руки. Ямата помнил сильные руки отца. Возможно, брат и сестра испугались? Нет, скорее растерялись после трех недель грохота, ужаса и смятения. Мать, наверно, посмотрела на отца. Улыбающаяся, жизнерадостная невысокая женщина, её музыкальный смех все ещё звучал в ушах сына. Солдаты иногда вели себя грубо с отцом, но к матери всегда относились с уважением. И никогда не обижали детей. Последняя услуга, оказанная солдатами, заключалась в том, что ценой своих жизней они не подпустили американцев к вершине утёса в тот решающий момент когда последние жители острова шагнули в небытие. Держась за руки, решил Ямата, каждый прижимая к себе ребёнка в прощальном объятии, гордо отказавшись сдаться в плен американским варварам и одновременно сделав сиротой своего старшего сына… Ямата закрыл глаза и мысленно увидел перед собой всю картину. Он впервые вздрогнул от переполнивших его чувств. Ещё ни разу на протяжении всех этих лет он не позволил себе проявить что-то кроме ярости, но теперь можно было больше не сдерживаться, и слезы гордости потекли по щекам. Да, ему удалось исполнить долг чести по отношению к тем, кто произвели его на свет, и к тем, кто убили их. Исполнить сполна.
Водитель следил за ним, не зная, в чём дело, но понимая, поскольку был знаком с историей этого обрыва, и тоже растрогался, глядя, как одинокий мужчина шестидесяти с лишним лет хлопнул в ладоши, призывая души погибших родственников. Издалека, за сотню метров, он видел, как плечи мужчины содрогаются в рыданиях. Прошло несколько минут, Ямата в своём строгом деловом костюме лёг на вершине утёса и уснул. Может быть, ему снятся умершие, а может, души тех, кто погибли здесь, посетят его во сне и скажут то, что он хочет услышать, подумал водитель. Однако самое странное, что пришло в голову водителю: оказывается, у старого мерзавца есть сердце. Значит, он ошибался в своём боссе.
— Ты только посмотри, какая организованность, — буркнул себе под нос Ореза, глядя в дешёвый плохонький бинокль, найденный в доме.
Из окна гостиной открывался вид на аэродромы, а из кухни был виден порт. «Оркид эйс» уже давно отошёл от причала, и его место занял другой корабль — «Сенчюри хайуэй N5». С него шла разгрузка джипов и грузовиков. Португалец устал, потому что заставил себя вести наблюдение всю ночь. Он не спал уже двадцать семь часов — весь предыдущий день он провёл в море к западу от острова. Бывший старшина знал, что для такой нагрузки годы уже не те. Вот Барроуз и помоложе, и поумнее, а улёгся на ковёр и храпит вовсю.