Он хмыкнул и оторвал взгляд от серенького на снегу комочка и снова посмотрел на неровную, будто спотыкавшуюся, цепочку своих следов. Неужели и впрямь существует некая фатальная связь между следами человека и его сущностью? Вот погляди-ка... Не видно разве, что брел рослый сутулый мужчина, брел, опустив голову, подавленный тяжкими думами. Руки, как плети, повисли вдоль тела. Шел, приволакивая ноги, будто к каждой по булыжнику привязано, шел вяло, оставляя на рыхлом молодом снегу след. И заметив, бывало, как он, вымотавшись за весь день на море, устало плетется под вечер к дому, Бакизат встречала его насмешкой: «Ах, это ты? А я думала, старик какой-нибудь тащится».
Что ж, он даже в детстве казался старше своих лет. С годами эта особенность его внешности усугубилась. И с этим пришлось волей-неволей мириться. Да, он смирился. Да, привык. Лишь иногда, попав с женой в какую-нибудь незнакомую компанию, он, случалось, испытывал неловкость. Особенно после одного досадного случая, когда во время зимних школьных каникул ездил с женой в Аральск. Пригласил их к себе знакомый врач. Всегда внимательная к своему наряду, Бакизат в тот день уж особенно усердствовала. Пока она гладила, причесывалась и напомаживалась, они порядком припоздали, и, когда пришли, гости уже были в сборе. В прихожей стояла молодежь. Заранее настроенный на веселье, на шутку, один среди них далеко уже не молодой, по всей видимости, местный шут-остряк бросился встречать вас:
— О, добро пожаловать! Милости просим... Разрешите поухаживать за милой женге?
Он был явно старше тебя, и оттого его выходка была особенно неприятна, покоробленный, ты покосился на жену. Она же, ничуть не робея под чужим и жадным мужским взглядом, с подчеркнутым ко всему безразличием и равнодушием смахивала кончиками пальцев снежные пушинки с отворота приталенного модного пальто. Тем временем из гостиной решительно направился к вам бородатый детина. Подойдя вплотную к Бакизат, он, картинно тряхнув гривой, уронил голову на грудь и тут же резко вскинул ее. Щелкнув каблуками тупоносых, на толстой подошве туфель, учтиво прогундосил:
— Пардон, мадам!
И засопел как-то нехорошо, по-бычьи, будто в широкие ноздри его загнали пробки. Бесцеремонно взял руку Бакизат и, прикладываясь к ней губами, причмокивая, бросил исподлобья взгляд и на тебя:
— О, здравствуйте... Простите великодушно, ваша дочь, по всему видать, пошла в мать...
Бакизат вроде только теперь смутилась, попыталась было отдернуть руку. Но бородатый не отпустил, пока не расцеловал один за другим все пальцы. Ты не знал, чем ответить, повернулся к гостиной, где обособленной кучкой собралось районное начальство. Среди них стоял и сам Ягнячье Брюшко. Был он важен и напыщен. Руки покоились, как всегда, на накачанном благополучием животе, будто оберегая его от всяких посягательств, больше всего на свете боясь за его сохранность... Видно, он успел заметить все: как ты опоздал, как смущенно вошел, пропустив сперва жену, и как вас встретили насмешники.
Ты понял, что ничего хорошего этот вечер тебе не сулит. В таких случаях предчувствие тебя редко обманывало. И, едва успев войти, ты стал уже подумывать об уходе. Чтобы легче было незаметно улизнуть при удобном случае, ты намеревался сесть поближе к выходу. Но тот безбородый рыжий, будто угадав твое намерение, мелким бесом вертелся вокруг Бакизат и, учтиво поддерживая ее под руку и сладко воркуя: «Женеше! Женеше!», едва ли не силком усаживал рядом с самим Ягнячьим Брюшком. Ты растерялся. И пока раздумывал, решал, как теперь быть, гости, задвигав стульями, рассаживались по чину и по возрасту. Не успел и оглянуться, как все стулья оказались разобраны, и ты с ужасом понял, что вообще остался без места. Хозяин дома не заметил твоего замешательства. Он был настолько взволнован и возбужден, занят своими именитыми гостями, что стоило где скрипнуть стулу под особой, как он, не помня себя, бросался туда.