– Вроде глины, только крепче, – богатырь кивнул на ложащуюся под колеса светло-коричневую, точно поджаристая хлебная корочка, ленту дороги. – У огненных змеев монополия на дорожные работы. А что им: один раз дыхнул – и готово!
Автобус нетерпеливо загудел, обгоняя величественно вышагивающего по середине дороги… верблюда. Между горбами покачивался самый натуральный араб в белом бурнусе – и у араба, и у верблюда были одинаковые величественно-равнодушные носатые физиономии, оба что-то неспешно жевали и не обратили на автобус ни малейшего внимания. Звонко зацокали копыта – с другой стороны мимо автобуса промелькнули четвероногие чешуйчатые существа. Змеиные головы венчал даже издалека кажущийся бритвенно-острым рог. На спине существа несли… других существ.
– Бр-р-р! – Танька затрясла головой, разглядывая всадников, похожих на соединенные для прикола кусочки трех разных пазлов: клювастые петушиные головы на человеческих плечах и длинные змеиные хвосты, свисающие по бокам чешуйчатых скакунов.
– Абраксасы, – прокомментировал богатырь.
– Это которые в седле… или которые под седлом? – выворачивая голову, чтоб не упустить всадников из виду, спросил Богдан.
– Всадники. А едут они на мушхушах, – уточнил богатырь.
Танька вскочила, с трудом удерживая равновесие на крыше неспешно катящего автобуса. Но никакая сила не заставила бы ее сейчас слезть! Вцепившись обеими руками в Богдана, она вертела головой, жадно вбирая в себя картинки иного мира.
Разноцветные венчики хищных цветов покачивались на фоне неба – автобус не успел еще уехать далеко, и с крыши отлично была видна зеленая арка над тропой, из-под которой он выбрался на дорогу. Сама дорога огибала цветочный лес петлей – точно бордюр к огромной агрессивной клумбе. Дорога была забита, как загородная трасса в теплый майский выходной. Недобро косясь на автобус желтым глазом и нервно взрыкивая, позади широкими скачками мчалось что-то вроде стильно выбритого тигра с рогами.
– Гидроп, жутко агрессивный, – кивнув на него, начал краткую экскурсию богатырь. – Астем. – Завернутая в широкие листья фигура на обочине во всем напоминала человеческую, лишь на лице совсем не было рта, зато здоровенный нос торчал корабельным румпелем. Автобус пронесся мимо, оставив за собой сизое облачко выхлопного газа, астем вдруг судорожно дернулся, схватился за зад и по-заячьи сиганул в придорожные кусты. – Они запахами питаются, – извиняющимся тоном пояснил богатырь. – Для него наш выхлоп вроде несвежих консервов. О, глядите, Довгомуд репу спер!
От раскинутых по сторонам дороги огородиков, прижимая к себе перемазанный землей мешок, мчалось создание, похожее на застрявшего посреди превращения оборотня – фигура вроде бы человеческая, но покрытая густой шерстью, а вытянутая пасть скалилась острыми клыками. За ним, подоткнув подол и грозно размахивая скалкой, гналась вполне людского вида тетка.
– Зачем ему репа – он же хищник! – провожая взглядом отчаянно лавирующего между повозками и всадниками Довгомуда, охнул Богдан.
– А он и сам не знает. Довгомуд – он Довгомуд и есть. Типичный, – хмыкнул богатырь.
Земля содрогнулась, и навстречу автобусу протопал великан с длинной, как у жирафа, шеей. Голова его покачивалась где-то высоко-высоко, кажется, под самым солнцем.
– Не туда смотришь! – Богдан вдруг дернул ее за руку. – Гляди!
Танька перевела взгляд на двигающийся параллельно автобусу поток телег… и нервно сглотнула:
– Это что… Иркин кот?
– Ага, в юбке! – фыркнул Богдан.
На передке такой ветхой, что казалось, вот-вот рассыплется, телеги сидела такая же крупная, как Иркин кот, трехцветная… кошка (если судить по старой латаной юбке и посеревшему от времени чепцу с прорезями для острых ушек). В оглоблях устало тащился мушхуш, настолько дряхлый, что тусклая чешуя на его боках кое-где осыпалась, обнажая блеклую зеленоватую шкуру, а обломанный рог на низко опущенной змеиной башке глядел в землю. Несмазанные колеса пронзительно скрипели под тяжестью груза, сама телега, казалось, робко и униженно приседала, словно извиняясь за факт своего существования. Трехцветная кошка почувствовала устремленные на нее взгляды, завертела головой и, обнаружив глядящих на нее с крыши ребят, начала испуганно кланяться, умоляюще прижимая лапы к сердцу.
– А, пестрая! – проследив взгляды ребят, небрежно бросил богатырь. – Пестрых здесь за котов не считают. Вы лучше туда гляньте!
Но Танька с Богданом теперь смотрели только друг на друга.