— Какой ужас. Я бы, наверное, не смог, — говорит бухгалтер.
— Вообще-то работа классная. Теперь, пройдя через это, я могу так говорить. За последние девять лет мы потеряли много специалистов по обезвреживанию. Мне крупно повезло: я уцелел.
Дантист нервно засмеялся.
— Но вы не переживайте. Я больше не взрываю людей.
Молчание.
Я знаю, чем все закончится. На свадьбе сестры я целый час мучил рассказами родителей одного моего старого друга — я был пьян, вел себя неподобающе и время от времени плакал, описывая в деталях розовую дымку, окутывающую место взрыва машины, и свисающие с деревьев кишки и оторванные руки. Рассказывая, как нашел оторванную ступню в коробке. Ну в самом деле, где же еще быть оторванной ступне, как не в коробке? Забавно, правда?
Я проверяю автомат. Я уже научился справляться с этой ситуацией. Пора привинчивать на место фильтр.
— Но ведь у меня пальцы на руках и ногах на месте, — для пущей убедительности я шевелю пальцами, это всегда срабатывает. — Значит, кое-что я делал правильно. Я просто счастлив, оттого что я дома рядом с женой и детьми. Сколько у тебя детей? Мои поздравления. Дети так быстро растут! О, обожаю этот возраст. Они сейчас узнают так много нового, и с ними так интересно, и они почти готовы к школе. Лови момент, пока маленькие. Мой старший — уже подросток. Ох, они такие прожорливые!
Мои бедра и легкие раскалены, как дороги пустыни у меня под ногами: техасское лето не дает дышать и высасывает последние силы. Однако каждый мучительный шаг помогает (о, счастье!) еще на миг удержать Безумие в узде, оттянуть неотвратимое.
Рики, кажется, не знает усталости и не замедляет бег — бежит все время на шаг-другой впереди, так что мне никак не удается с ним поравняться. Я удваиваю усилия, напрягаюсь, упираюсь когтями, чтобы догнать его на следующем подъеме, и, наконец, догоняю на вершине небольшого утеса. Дорожка снова уходит вниз, бежать становится легче, и мы удлиняем шаг.
— Я совсем один, Рики, — говорю я ему, отдышавшись.
— Вы о чем, сэр? — спрашивает он.
— Одному здесь тяжело. Рядом нет ни нашего подразделения, ни ребят, с которыми вместе служил. В моем родном Буффало нет саперов. Куда бы ни поехал, везде чувствую себя не в своей тарелке. Я ведь постоянно в разъездах — обучаю людей в разных городах, что ни месяц, то новый город. Нет покоя, — говорю я.
— А что говорит психолог из госпиталя для ветеранов? — спрашивает Рики.
— Я поменял психолога. Теперь меня консультирует новая психологиня, — говорю я. Мы смеемся и прибавляем шагу.
— Дайте ей шанс, — советует Рики. — А на худой конец у вас всегда есть я.
— И то правда, — я ненадолго умолкаю. — Мне тебя очень не хватает, брат.
— Знаю.
Поначалу я чувствовал себя обманутым.
Возвращаясь домой, я представлял, по каким признакам узна́ю, что у меня появились проблемы с повторным привыканием к жизни в Америке. Я даже искал в себе эти признаки, втайне надеясь отыскать хотя бы несколько. Но все шло гладко, главные ужасы изначально стерлись в памяти, и я расстался с ними не без сожаления. Я много раз слышал, что участие в боевых действиях меняет человека на всю оставшуюся жизнь, и моя гордость была бы уязвлена, если бы со мной этого не произошло. Я бы даже готов был ради этого к перепадам настроения…
Раньше я ощущал потребность вернуться, а теперь мне было необходимо почувствовать, что возвращение не прошло даром.
Но не тут-то было: когда приветственные пиршества закончились, похмелье выветрилось и я сократил количество выкуриваемых в день сигарет, жизнь довольно быстро вошла в норму, что меня удивило. Прожив дома пару месяцев, я больше не подпрыгивал всякий раз, слыша, как захлопнулась дверца машины, и не выискивал самодельные взрывные устройства на обочинах дорог, по которым ехал. Я уволился в запас и устроился на гражданскую службу в должности инструктора, обучающего саперов. На этой работе меня не преследовали внезапные вспышки тяжелых воспоминаний и я не уносился мыслями в прошлое. Бессонница ушла, вернулся душевный комфорт, и в конце концов я неожиданно для себя вздохнул с облегчением.
«Возможно, я не дотягиваю до тех, кто вернулся раньше меня, — подумал я. — Возможно, мысль о том, что моя жизнь непременно должна измениться, всего лишь самообман или пришла мне в голову в результате выброса адреналина в кровь. Ничем таким особенным, Брайан, ты от других не отличаешься. Зря надеялся, что твой военный опыт предопределит дальнейшую жизнь».