Все это звучало слишком неправдоподобно. Да разве султан когда-нибудь помогал чеченцам? Никогда! Не доверяя ни единому слову Кундухова, гости переглянулись.
— Вижу, сомневаетесь! — сказал Кундухов, вставая. — Я понимаю вас.
Он подошел к сейфу, стоящему напротив небольшого письменного стола, и достал из него прокламацию, напечатанную по просьбе Лорис-Меликова в Тифлисе.
— Вот, — сказал он, передавая прокламацию Сайдулле, — читайте сами, что пишет вам турецкий султан.
Сайдулла долго вчитывался в арабский текст, походил по комнате в глубочайшем раздумье и еще раз перечитал прокламацию.
— Твое мнение, Алихан?
— Если верить Мусе и этой бумаге, то Турция, я думаю, явится для всех нас лучшим да и единственно возможным выходом.
— Видит Аллах, я сказал истинную правду, — пожал плечами Кундухов.
— И все же, не так-то просто уйти в Турцию, — не сдавался Сайдулла. — Во-первых, согласятся ли наши люди? А во-вторых, пойдет ли на это царское правительство?
Кундухов рассмеялся.
— Царь ночами не спит, думая о том, что с вами делать. Чеченцы для него, что кость в горле. — Генерал двумя пальцами разгладил пышные усы, что было явным признаком хорошего настроения. — А люди… Они поймут, что иного выхода для них просто не существует. Если даже усомнятся, то их нужно убедить. Пять-шесть тысяч семей все равно удалят из Чечни.
Мне, например, известно даже о решении правительства переправить Кунту-Хаджи и его мюридов из мест его нынешней ссылки в Турцию. В любом случае многим придется распрощаться с родиной. Ведь и шалинское дело еще не закончено. И не следует тешить себя надеждой, что с арестом нескольких главарей оно будет прекращено. Нет, друзья, Турция может дать нам многое. Она позволит сохранить свой язык, веру, обычаи.
Знаю я и то, что правительство уже решило всех мюридов Кунты-Хаджи и малопослушных людей вместе с семьями выселить из Чечни или в Сибирь, или в Малую Кабарду. Куда именно, еще не уточнили.
— В России наши дети станут христианами, — с горечью произнес Алихан.
— Мне почему-то кажется, что власти даже окажут вам помощь.
Ведь ваш уход в Турцию будет добровольным. И для них это будет как бы избавлением от многих забот и неприятностей. О лучшем они и мечтать не могли бы.
— Мне кажется, Сайдулла, — болезненное лицо Алихана исказилось, — что Муса действительно желает нам добра. Я согласен!
— Согласиться не трудно, — неуверенно произнес Сайдулла. — Но речь идет не об одном человеке, а о многих тысячах голодных и оборванных людей. Но поймите, это ведь только бумага! — вдруг выкрикнул Сайдулла. — Бумага! Но где настоящая гарантия тому, что нам здесь обещано? Где?
— Такая гарантия есть.
— Где она, я спрашиваю?
— Разве лично я, Муса Кундухов, не достаточная гарантия для всех вас?
— Ты?
— Да, я!
— Не понимаю. Объясни…
— Я беру на себя личную ответственность за судьбы тех, кто твердо решит переселиться в Турцию. Всех сразу, конечно, переправить мы не сможем. Переправляться придется небольшими группами. Пусть люди берут с собой все имущество, весь скот.
Двигаться будем по суше, через Грузию. Конечно, я не могу защитить людей от смерти и от бед, ниспосланных Аллахом, но довести их до Турции и поселить на выделенных им землях — это в моих силах.
Еда на столе давно остыла, но к ней никто и не прикасался.
Хозяин не настаивал, а гостям было не до еды.
Кундухов продолжал вкрадчиво убеждать и даже уговаривать Сайдуллу. Нет, на легкую победу в своем замысле он не рассчитывал. Но даже сейчас, когда Кундухов пустил в ход все свое красноречие, Сайдуллу еще нельзя было считать окончательно побежденным. И крайне недоверчивый, во всем сомневающийся бывший наиб Шамиля начал уже раздражать генерала своим упрямством. Он словно читал какие-то мысли Кундухова, и они вновь и вновь заставляли его обдумывать каждое слово генерала.
Глаза их встретились.
— Муса, ты сможешь ответить на мой вопрос правдой? — негромко спросил Сайдулла.
Кундухов молча кивнул.
— Считал ли ты, сколько пролито тобой чеченской крови, скольких чеченцев по твоему приказу повесили, расстреляли и отправили в Сибирь?
— Знаю, Сайдулла, много.
— Тогда ответь мне, как мужчина мужчине, почему вдруг ты стал проявлять такую трогательную заботу о нас?