Али-паша сидит в мягком кресле и внимательно слушает, что говорит ему русский. А русский говорит много, очень много.
"Проклятый гяур решил усыпить мою бдительность. Опять о своих условиях. Напрасно, граф. Этих разбойников мы разместим там, где нам угодно, и так, как было решено с генералом Кундуховым.
Почему? О, это государственная тайна, граф. Знаю, знаю, чеченцев вы боитесь. Здорово боитесь. А раз так, то вам придется многократно укреплять границу между нами. Это нам на руку… Что? Кавказское начальство не согласно? Но куда само-то оно денет чеченцев? Пусть оно молится на нас, что мы согласились принять их варваров… Не мы же их зовем, они сами просятся…"
— В противном случае ни один чеченец не покинет пределы России! — отчеканил граф Игнатьев.
Эти слова, камнем упавшие откуда-то сверху, вернули Али-пашу в действительность. По тому, как резко дернулась полусогнутая рука Али-паши, на которую он опирался, Николай Павлович понял, что удар рассчитан и нанесен точно, что единственный его козырь, который он берег до последнего, возымел действие, сыграл! И он, предчувствуя победу, уже торжествовал в душе.
— А почему мы должны принимать ваши условия? — спросил Али-паша после небольшой паузы.
О целях каждой стороны не было сказано ни слова. Они их знали.
И тем не менее каждый все же надеялся обмануть другого. Но Игнатьев чувствовал себя более уверенно. Ему было доподлинно известно, какие планы вынашивают турки, соглашаясь принять чеченцев. К тому же он, по-видимому, сумел убедить Али-пашу в том, что Турция является далеко не единственным местом, куда можно переселить чеченцев. Если учесть, с какими трудностями будет связан вариант Кубани, то путь Россия — Турция для них наилегчайший…
Али-паша, наоборот, убедился в том, что русские чудом сумели пронюхать о тайном его сговоре с Кундуховым, и потому себя хозяином положения не чувствовал. Его покинула решительность, и он уже не выказывал своего превосходства, а только пытался упорствовать, ни на что, собственно, не надеясь.
— Вы знаете, во что нам обойдется наше великодушие? Нет, дорогой граф, мы и так приютили полмиллиона оборванцев из Кубанской области. Хватит с нас! И слышать больше не хочу об этих разбойниках-чеченцах. Да еще о том, чтобы поселить их в западных провинциях! Да они же кровавые следы оставят за собой вдоль всего своего пути. Вам не кажется несколько странным, что вы даже не просите, а просто диктуете свои условия. Как это еще можно расценить, дорогой граф, если не как прямое вмешательство в наши внутренние дела?
"Как же ты боишься! Ох, как боишься, что мы не допустим к вам чеченцев!" — наблюдая за турецким министром, подумал Николай Павлович, а вслух примирительно сказал:
— Чеченцы — ваши единоверные братья. Нам-то, собственно, все равно, примете вы их или нет. Мы пошли им навстречу, решили не препятствовать их желанию переселиться в нашу страну.
Европа клевещет на нас, распространяя слухи, будто мы хотим избавиться от горцев, чтобы завладеть их землями. Но вы-то сами, рейс-эфенди, человек умный и отлично понимаете, что это вовсе не так. Пустующих земель у нас достаточно, для чеченцев во всяком случае хватит.
— Например?
— Боже мой! У нас столько незаселенных земель!
— В Сибири?
— Зачем везти людей так далеко? У нас и на Кубани, и на Ставрополье свободных земель хватит.
На губах Али-паши появилась усмешка.
— Нет, ваше сиятельство, этого вы не сделаете по иным причинам.
— По каким же?
— Вы слишком могущественны, чтобы бояться силы. Но вы побоитесь проклятия народов мира. Если вы переселите чеченские племена на Север или Сибирь, они там погибнут. Но это станет чувствительным ударом по престижу вашего государства. Кроме того, вы понесете большие расходы. Проанализировав ситуацию, вы решили, а не лучше ли препроводить их сюда, к нам?
Граф растерялся.
— Ошибаетесь, рейс-эфенди! Европа не оставила нам ни одного такого преступления, которое мы бы могли совершить и при этом устыдиться. Если бы мы просто хотели освободить страну от чеченцев, то есть избавиться от них, мы бы их переселили на Кубань и на Ставрополье. Но наша гуманность…