И понять потаённый смысл речи старосты было несложно — крутись, Егор-батыр, крутись! Небось, не маленький, сам понимаешь и чувствуешь, что к чему. Слушай, примечай, анализируй… и если поймёшь, что дело неладное — убей. Если, конечно, сможешь. Понятно?
А что здесь понимать? Сила солому ломит, вот и всё понимание. Хоть и выглядят эти двое спокойными и разумными, — не какая-нибудь там шатун-банда, — а Егор знал и доверял своей бойцовской интуиции, мол, уж чего-чего, но шатун-тварей он раскусил бы! — но всё равно, не наши они люди, ох, не наши! И деваться некуда, хоть ты как прикидывай, размышляй и анализируй.
Словом, придётся идти с Зией и Саввой в Город.
— А ты бы рассказал нам чего-нибудь, Егорушка, — вдруг сказал Зия. — Ну, к примеру, что за Город у вас, каковы его обычаи, обряды? Какие песни поют, чем живут, чем дышат? А то мы здесь народ новый, как бы, ненароком, не обидели кого. Сам знаешь, как это бывает, ляпнешь сдуру, а потом получишь по физиономии, да?
— А чего рассказывать, — пробормотал застигнутый врасплох Егор, с трудом оторвавшись от экрана, на котором Лунная Дева как раз признавалась в любви своему таинственному попутчику Джамилю-в-маске. — Живём, ген-галеты жуём. Господу-аллаху молимся, законы блюдём, шатун-банд опасаемся. Чего тут рассказывать?
— Ну, про себя хотя бы расскажи, Егор. Почему шлем не носишь? С одним армейским платком на голове — это только мать расстраивать. Родители-то живы?
— Нет, — сказал Егор и внезапно представил себе, как рядом с ним сидит отец и чистит калаш… и рассказывает своим мягким голосом, как Егоров дед в Казань ездил. Да смешно так! Маленьким, помнится, вся ребятня вокруг него собиралась, послушать. А какие он луки мастерил! Стрелы ровные, прямые. Игрушка, конечно, но однажды шестилетке Егору чуть глаз такой стрелой не высадили, в охоту на песчаников-людоедов играли. Ох, мама и ругалась! А отец только виновато улыбался, а потом обнял одной рукой маму, а другой подхватил Егорку и закружил-закружил! «Прости, мама Таня, — говорит, — но уж в таком мире мы живём, что рисковать каждый день приходится!»
У Егора вдруг защипало глаза.
— Умерли они, — севшим голосом сказал он. И уже совсем шёпотом, скороговоркой, — Мама Таня от горячки умерла, дед Николай чуть раньше, чем она, а отец полтора года назад в дозоре сгинул…
— Извини, Егор, — серьёзно сказал Зия. — Извини, дорогой, не знали мы. «Сгинул»… это значит, что ещё есть надежда?
Егор только помотал головой. Говорить он побоялся. Так и разреветься можно…
А отец уже не вернётся, нет! Это уж так водится меж людей — говорить, мол, «в дозоре сгинул». На самом деле шайтан-пустыня дозорных никогда назад не отдаёт, чего уж там лишний раз душу травить и надеяться невесть на что. Ушёл отец в дозор к горам, что во-о-он, на горизонте, желтеют, дрожат в мареве горячего воздуха. Там где-то и сгинул. На связь вышел, велел Егорке не забыть у овец подежурить и… сгинул.
Весь Город Егоркиного отца помнит. Те, кто постарше, нет-нет, да и скажут чего-нибудь, вроде: «В отца пошёл, Егорка-то наш, в отца! Такой же батыр, чего уж там греха таить, шайтана тешить. А глаза материны у него, это уж точно. У Татьяны взгляд тоже суровый был, строгий!».
Егор отца долго дожидался. Несколько раз просил старосту в те же места его отправить. Какая разница, где дозорить? Но староста Володя твёрдо ему сказал, мол, не перечь, Егор, ничего не выйдет. С той стороны несколько камер слежения именно отец твой и поставил, — да пребудет душа его чистая, в сонме праведников! — последнюю как раз и должен был пристроить аккурат на вершине одной из Вишнёвых гор, как их Старые Люди звали. Мол, отцова это идея была, хотя он, староста Володя, лишним это считал. Наверное, и правильно считал. Через горы мало кому тащиться захочется, хоть они не так уж и высоки. Все шатун-банды южнее идут, не говоря уже о тех, кто со стороны Челябы и Эко-терем-бурга прутся. Вода, всё дело в ней. Не захочешь воду с собой на горбу по косогорам и обрывам тащить — обходи горы стороной.
А ведь, всё-таки получается, неправ был староста! Гора Сугомак неподалёку от Вишнёвых гор стоит, а именно оттуда Зия с Саввой пришли, именно оттуда! И она, кстати, самая высокая здесь. Вот отцова камера, кабы установил он её тогда, и засекла бы нынче пришельцев. Как бы выспросить у них, какого растакого шайтана их через горы понесло? Нет, действительно, какого?
А вот насчёт платка-косынки это они верно заметили. Егор не любил шлем. Защита, конечно хорошая, но если ни система целенаведения не работает, ни шлем-ларинги не нужны — на кой ляд его таскать? Поддув по макушке — неплохо, конечно, но Егор и так обходится. Ларинги у него с трёх лет вживлённые — спасибо отцу! — а чужой шлем надевать, так это надо его с калашом сопрягать — не родной всё же! А с чужим шлемом калаш через Сеть только по общему протоколу связи работает. И дед, и отец говорили, что это много хуже… да и помехи в бою навести могут.
А уж в ближнем бою СЦН многих подвёл. Как только человек чутьё утрачивает, на хитрые приборы полагается, то тут ему и конец. Всё равно, что без компа считать не уметь, или читать не хотеть научиться, под предлогом, что любой файл тебе автоматом озвучивается, если захочешь. Отец в своё время даже несколько языков знал, не полагаясь только на режим перевода. «Ты смекай, Егорка! — говорил он, — Вот, например, говоришь ты человеку простенькое слово «ага!». Так его же можно с десятком разных интонаций произнести! И не всегда режим переводчика их уловит и смысл не переврёт. Вот, к примеру, прихожу я домой и спрашиваю, кто это опять отцовский шлем надевал, в дозорного играл? А ты мне — «ну, не знаю». И может эта фраза означать, что надевала шлем шустрая Маринка-две-косички, да только тебе её сдавать неохота. А может — что ты сам его на своей голове примерял, да ещё о камень башкой бестолковой бился, прочность шлема проверяя. Ну, а сказать об этом почему-то стесняешься. Понял? Вот то-то, Егорка! Учись!»
— А давай-ка, Егор-батыр, мы тут один фильм-файл, на ночь глядя, посмотрим, — вдруг предложил неугомонный Зия, прервав Егоровы думы. — Скоротаем житьишко наше скучное, дозорное. И мы, старики, душу потешим, и ты, молодой и красивый, ума-разума наберёшься! Как ты на это смотришь, батыр?
— Ну… не знаю… — забормотал застигнутый врасплох Егор и вдруг загорелся. Староста — тот более всего на нравоучительное налегает, а чего поинтереснее смотреть не даёт. Говорят, у него в компе много чего такого запрятано, что только смотри и попискивай от восторга. И по истории Джихада, и про космос, и про Москву! Взрослые, говорят, иногда смотрят, но Егору-то ещё по возрасту не положено! Обидно, конечно… в дозор, значит, как все взрослые ходи, а файлы художественные смотреть нельзя! Тоже мне, нашли малявку-головастика… пичкают детскими фильм-файлами.
— Давай-давай, — прогудел Савва. — Вон, у батыра нашего глаза так и загорелись. Ты ему по истории чего-нибудь поставь. Вон, «Сэйвинг» хотя бы, да? Там всё-таки Оман Васильев деда Серёжу играет, не верблюд чихал, — классика! Ты не видел ли, Егор?
— Нет, не видел, — сказал Егор, активировав украдкой нарукавное зеркало и быстренько глянув на себя. Неужели по лицу его видно, что у него «глаза загорелись»? Староста Володя, когда распекает его, так вечно в сердцах скажет: «Упрям ты, Егор, весь в отца! Если ты себе чего в башку вбил — хоть режь тебя, хоть ешь тебя — всё одно — морда каменная! Ничего по ней не прочитаешь, ей-богу, прямо, как статуе в лицо смотришь!» Егор даже гордился этим. А чего бы не гордиться-то? Воин, всё-таки, настоящий воин… хоть и не пускают в Храм, когда взрослые файлы смотрят.
— Ну, ребята, смотрим? — спросил Зия.
— Давай, — прогудел Савва, устраиваясь поудобнее. — Егор, ты готов? Да не дёргайся ты, комп сам на твои ларинги настроится. Жаль, что эффект присутствия не профессиональный будет, но всё же…