Однако, она ошибалась. Лошади не стали временным пристрастием её мужа. Он ухаживал за животными, как и положено ухаживать любящему хозяину за всеми, кого он считает своими питомцами.
Поэтому в доказательство серьезности этого намерения он построил две конюшни. Одна из них стояла на месте старого загона, который находился в паре миль от ранчо и был заботливо отремонтирован, а вторая расположилась прямо на заднем дворе усадьбы, и порой поднимавшийся ветер с юга приносил к дому запахи, присущие только далеким провинциям с их легко узнаваемыми ароматами.
Но Элизабет это вовсе не смущало. В городе она познакомилась с запахами и видами куда хуже, чем в провинции, да и людей видела ни чем не лучше обычных деревенских неудачников.
Ясно понимая, что спором ничего не добиться, Элизабет промолчала, потом закрыла книгу (чтение все равно уже больше не шло - буквы разбегались, а слова теряли всякий смысл) и взглянула на небо.
На пшеничное поле, что тянулось желтой полоской вдоль горизонта, медленно надвигались огромные серо-свинцовые тучи. В их редких просветах сверкали тонкие нити молний, а бесформенные облака накатывали друг на друга, будто волны разбушевавшегося моря.
Хотя поле было довольно далеко, а тучи шли через чур тихо, но уже ближе к вечеру они должны были достигнуть ранчо, и тогда его обитателям пришлось бы не просто - буря обещала быть сильной.
Такое уже происходило восемь лет назад. Тот год был ярким подтверждением того, что бывает, когда ты восемь месяцев подряд не можешь продохнуть от стоящей жары, а с неба падает лишь пара скупых капель дождя, от чего тебе становиться еще невыносимее и желаннее ощутить на себе долгожданную прохладу.
Но кроме личных неудобств, засуха восьмилетней давности сильно отразилась и на сельском хозяйстве, в основном на посевах. Земля зачерствела, как корка хлеба, после долгого пребывания на солнце. Пыль была практически везде: дома, деревья, поля - словно серой душащей пленкой, все оказалось затянуто ею. Кукуруза, пшеница и другие культуры погибли, животные стали болеть, страдать от голода. Ну а потом пришло то, что и должно было прийти - ураган.
Ущерб от всего этого нельзя было недооценить. Пострадали практически все фермерские угодья в штате. Многие разорились, сотни человек получили увечья - некоторых завалило под обломками домов или сараев, когда ураган обрушился на них; других ранило осколками и мусором, летающим с невероятной силой и скоростью.
Одним словом, ураган и засуха, произошедшие восемь лет назад, до сих пор продолжают напоминать о себе жителям их штата. И потому неудивительно, что многие из людей все еще бояться, что это может повториться опять.
- Питер, - Элизабет, оторвавшись от грозового неба, повернулась к кузену.
Хотя ей и не хотелось с ним говорить, но внутри неё снова проснулось то самое гнетущее чувство одиночества, которое теперь начало пробиваться маленьким ростком тревоги в её душе.
- Питер, - сердце вдруг её кольнуло, - как думаешь, отец успеет вернуться к вечеру?
Кузен пожал плечами.
- Мне-то от куда знать. Если бы он сказал куда собирается, то я бы тебе ответил. А так - не знаю. Он не посчитал нужным ставить меня в известность о своих делах, так что от куда мне знать.
Элизабет огорченно вздохнула. Её страх, который она испытывала за своего отца, больше никто из их семье не разделял.
Кузен относился к мистеру Коллинзу безразлично, словно тот ни сделал для него ничего, что сейчас помогало ему обеспечивать себя, свою жену, ребенка и даже хватало на любовницу.
Мать Элизабет тоже особо не пеклась о супруге - если бы с ним что-нибудь и случилось, то все богатство, которое заработал её муж, досталось бы непременно ей. Поэтому женщине не было дела до здоровья и жизни мистера Коллинза.
И только одна Элизабет, которая мучилась осознанием того, что она может потеряет единственного человека, разделяющего с ней многое в этой жизни, тяготилась этим чувством.
Кузен тихо крякнул, подвинувшись в кресле.
- С твоим папашей ничего не случиться, - сказал он. - Он не ребенок, позаботиться о себе. Я бы на твоем месте лучше переживал совсем о другом.