Элизабет проскочила в открытую дверь.
В доме было прохладно. Окна были зашторены плотными шторами, из-за чего казалось, что она вошла в доме, где уже наступил вечер.
В просторной прихожей стоял небольшой столик, плотно придвинутый к стене. Над ним висела большая картина. Горы, изображенные на ней, искрились белоснежными пиками. На переднем плане паслось стадо оленей.
Элизабет быстро прошла прихожую.
- Вон там, - хозяин дома указал ей на одну из дверей, когда Элизабет остановилась в нерешительности у двух комнат. - Та, справа.
Из соседней с гостиной комнаты раздавались какие-то голоса, и Элизабет могла поклясться, что один из них она уже когда-то слышала, но слышала слишком давно, чтобы помнить того, кому он мог бы принадлежать. Или же от испуга ей это только показалось.
Элизабет вошла в гостиную. Шторы здесь были отдернуты, и яркий свет, беспрепятственно лившийся внутрь, отлично освещал комнату.
Отец лежал на широком диване, с подложенной под голову подушкой. Его правая нога была отстранена чуть в сторону и полусогнута в колене. Рядом с диваном стоял пустой стаканчик, на дне которого блестели капельки спиртного.
Увидев Элизабет, отец радостно взмахнул рукой.
- Милая, - улыбнулся он ей, - быстро же ты примчалась.
- Папа, - единственно, что смогла выдавить из себя Элизабет, подойдя к отцу.
- Вон посмотри, - он показал ей на свою ногу. - Решил доказать, что я еще на что способен, да только чуть не убился. Ты наверно испугалась? - мистер Коллинз взял дочку за руку. - Роберт сказал, что я легко еще отделался - мог бы и шею себе свернуть.
Элизабет упала на колени перед диваном и, уткнувшись в отцовскую грудь, заплакала.
- Ну, милая, успокойся. Тише, все хорошо, - он стал гладить её по волосам.
Элизабет почувствовала как от отца тянет сладковатым запахом виски, прямо как раньше, в детстве, когда он выпивал и, усадив её на колени в своем кабинете, рассказывал разные истории.
Из этих разговоров она узнавала многое - как он, её отец, познакомился с мамой; была в курсе всех (смешных и не очень) тайны её дядюшек, о которых в обычном состоянии мистер Коллинз ни когда бы даже не заикнулся; и вообще все то, что ей бы не следовало знать.
Элизабет подняла голову. Отец широко улыбнулся.
- Эх, вы женщины, - с притворным укором сказал он. - Любите пустить слезу по любому поводу, да?
- Пап, - шмыгнув носом, ответила Элизабет.
Тот улыбнулся еще шире. Потом, оперившись о диван, осторожно, чтобы не нервировать больную ногу, подтянулся к спинке, поморщился и спросил:
- Как ты так быстро сюда добралась, милая? Роберт минут десять назад только позвонил к нам домой. У тебя что, где-то припрятан аэроплан?
- Питер. Он взял твою лошадь, - ответила Элизабет. - Я приехала с ним.
Упоминание о племяннике заметно подпортило настроение мистера Коллинза. Он дернул щекой, словно на зуб ему попало кислое яблоко, которое за столько лет уже успело довольно сильно набить неприятную аскобину.
- Питер, - повторил он. - Да лучше сесть на хромого осла, чем ехать на одной кобыле вместе с этим лоботрясом.
- Этот лоботряс доставил к вам вашу дочь, дядя, - послышался чей-то голос.
Элизабет с отцом обернулись. В дверном проеме, подпирая косяк плечом, стоял Питер. Лицо его, все еще красное от лихой и неопытной езды, выражало высочайшую степень усталости. Толстые вены на мясистой шее вздулись, будто их накачали воздухом, и готовы были в любой момент взорваться, стоило лишь их проколоть чем-то острым.
Он вошел в гостиную.
- Я даже спасибо от вас не требую, дядя, - упрекнул Питер мистера Коллинза. - Учтите это.