— Погоди-ка, погоди… — Мемфис призадумался, закусив ус. — Где это вы заночевали вдвоем? Не у Бульнеса ли, этого пройдохи-некроманта?
— Да, кажется, такое имя назвал хозяин довольно мерзкой хижины.
— Теперь понятно… — Мемфис хихикнул, поперхнулся собственным усом и принялся кашлять, содрогаясь всем телом. — Понятно, совершенно все понятно… Ты, наверное, ушел ночевать на двор, а твой дружок расположился под крышей.
— Да.
— Каждое полнолуние Бульнес со своей болтливой мумией проваливается под землю.
— Так принято? — уточнил Конан. — Или это какое-то проклятие?
— Откуда мне знать? — Мемфис выплюнул ус и громко фыркнул, почти как лошадь. — Мало ли что придет в голову этому человечьему отродью. Полная луна плохо действует на мумию. Она начинает зевать, говорить разную чушь, а иногда делается злобной и кидается на своего спасителя, А чего он хотел, когда завладел трупом раба и превратил его в прорицателя? Окружил почетом, курит ему благовония — тьфу! Меня тошнит от всей этой глупости.
Старичок энергично плюнул себе под ноги и попал в черные воды озера. По глади побежали круги, возле каменного лотоса заколебались маленькие волны. По статуе пронесся долгий протяжный вздох, который зародился как будто, в самых ее глубинах.
— Ой-ой, — сказал старичок. — Бежим-ка отсюда, малыш. Я случайно прогневал нашего бога, и он может пробудиться.
— И что тогда? — спросил Конан, не двигаясь с места.
— Если он никого не увидит, то заснет снова. А если заметит нас с тобой, то… мало ли что придет ему в голову спросонок! ЭТИХ богов разве разберешь!
И Мемфис мелко засеменил вокруг озера. Конан подхватил старичка на руки — тот оказался невероятно тяжелым — и бросился с ним бежать прочь из пещеры.
И вовремя — каменная статуя как раз начала приподнимать веки.
— Уф! — выговорил Мемфис, когда. Конан поставил, его на ноги. Они снова были возле входа в пещеру, рядом с разбитым деревом, — Быстро же ты умеешь скакать, малыш. Как тебя зовут, говоришь?
— Конан
— Забавное имя. Ты ведь северянин, а? Черный, как кушит, а глаза голубые. Пф! — Он снова фыркнул, так что усы испуганно разлетелись от его рта, — Где это тебя так сожгло солнцем? — Он поднял палец. — Только на море бывает такой загар! Только на море! Ты был гребцом на галере, а? Сознавайся, мерзавец, ведь ты бывший гребец на галере!
— Может быть, — сказал Конан. — Тебе-то какое дело, почтенный Мемфис, Серебряный и Большой, был я гребцом или не был?
— Да никакой, — сказал старичок, — От тебя воняет королями, а ты тратишь время, размахивая веслами на какой-то галере.
— Какими еще королями? — смутился Конан.
Наслаждаясь тем, что гигант-северянин наконец-то чувствует себя не в своей тарелке, старичок захохотал, широко разевая беззубый рот.
— Ты будешь королем или был им когда-то! — заявил он.
— Эка новость! — нашелся Конан, — Конечно, когда-нибудь я завоюю себе королевство.
Мемфис закивал головой, размахивая длинными серо-седыми волосами.
— Похвально, малыш, похвально. Ну что, летим?
— Куда? — не понял Конан.
— Ты хочешь тащиться к хижине Бульнеса пешком? — поинтересовался старик ехидно. — Неужели не надоело бегать туда-сюда, туда-сюда? Летим! — прогремел его голос совершенно по-иному, и вдруг перед Конаном возник огромный змей с получеловеческим лицом на морде. Усы, каждый размером с большую змею, шевелились на камнях. На голове красовались острые загибающиеся рога. Тяжелый хвост расслабленно лежал среди кустов и булыжников. Серебряная чешуя сверкала на бледном солнце, и дракон казался металлическим.
И только темные глаза глядели по-прежнему, ехидно и весело. Это существо так и дышало жаром, жизненными силами, мощью.
— Садись между рогами, — прогремел голос, и усы расползлись в стороны, как бы в приглашающем жесте. — Полетим низко, но очень быстро.
Конан осторожно приблизился к голове дракона.
— Мемфис, — сказал он, и в его голосе невольно прозвучало благоговение. — Как же ты красив!
— А… — вздохнул дракон. — Я всегда это знал!
Конан устроился на голове змея. Прикосновение чешуи оказалось прохладным и приятным. Почти мгновенно змей чуть-чуть приподнялся над землей и заскользил, извиваясь, по воздуху. Мимо проносились, мелькая, кусты, низкие деревца, обломки скал. Прошло совсем немного времени, и дракон плавно опустился на землю.
— Здесь, кажется, стояла хижина этого дурака Бульнеса, — ворчливо прогремел он. — Ну-ка, слезай с моей головы. Будем копать.
Конан спустился на землю и отошел чуть в сторону. Дракон сложил свое длинное тело кольцами и уставился на него.
— Ну? — сказало древнее существо.
— Что? — не понял Конан.
— Будем копать! — сказал дракон.
— Хорошо, — согласился Конан.
— Что же ты стоишь? — прогневался дракон. Он взмахнул усами, как бичами, и хлопнул хвостом по земле, отчего опавшие листья, хворост и несколько неудачливых ящериц взлетели в воздух. — Копай!
— Я? — переспросил Конан.
Дракон склонил голову набок, как удивленная собака.
— А что, я, по-твоему? Это твой приятель! Копай! Я буду помогать тебе песней.
И он действительно завел монотонную песню, от которой неудержимо клонило в сон. Конан опустился на колени и принялся ладонями разгребать землю на том месте, где, как он помнил, была злополучная хижина.
Вскоре он увидел лицо, засыпанное землей. Это был Бульнес. Он спал мертвым сном и чуть похрапывал. На его бледных губах вздувались пузыри.
— Оставь его, — прервал на миг свое пение дракон. — Займись другим. Этот уже привык к погружениям, а вот твой приятель мог и задохнуться.
Конан послушно бросил Бульнеса (надо признать, сделал он это весьма охотно) и принялся копать дальше. Вскоре он отыскал Гирадо. Стигиец спал мучительным сном, он позеленел, губы его ввалились и стали почти черными, веки изо всех сил жмурились, как будто пытались избавить взор от страшных видений. Конан вытащил его и уложил на траву.
— Хорошо, — сказал дракон, продолжая тянуть бесконечную мелодию. — Буди его, пока он не привык к этому сну. Пока что ему снятся отвратительные вещи — видишь, как хмурится? — но когда он попривыкнет и втянется, видения станут более спокойными, а потом и приятными… В конце концов, он не захочет просыпаться.
— Но почему Бульнес не предупредил его, что останавливаться на ночлег под крышей его дома опасно? — спросил Конан, хлопая Гирадо по щекам и тряся его за плечи.
— Потому что ему дела нет до пришлых остолопов, которые забрели к нему под кров, — промурлыкал дракон,
Гирадо со стоном распахнул глаза. Конан увидел ужас, мелькнувший во взгляде стигийца.
— Кто? Что? — выдохнул Гирадо.
— Это я, — сказал киммериец.
— Конан! — Гирадо с глубоким вздохом опустился на траву. — Мне показалось, что я умер, что меня опускают в чан с кипящей смолой и хотят сделать из меня мумию.
— Ну, что я говорил? — раздался громовой голос дракона. — Все это из-за некромантии. Возня с трупами никого еще не доводила до добра.
Гирадо подскочил, как ужаленный, и встретился взглядом с Мемфисом, Серебряный дракон щурился, словно кошка, и откровенно потешался над перепуганным и растерянным человеком,
— Ты… ты… о, великий, почтенный, о могущественный… — залепетал стигиец, хватаясь то за один, то за другой амулет.
— Это я, — важно подтвердил дракон. — Я познакомился с твоим спутником, с этим верзилой, который был вежлив с хилым стариком и бесстрашен с могучим драконом. Хо, хо. Куда это вы, малыши, направляетесь? Здесь не очень приветливые края, как вы успели убедиться.
Мы ищем… нам нужно найти… — начал стигиец, но махнул рукой и вдруг заплакал. — Мне трудно говорить, — сквозь слезы вымолвил он. — Столько всего произошло! Живая мумия, некромант, подводный город, а теперь еще ты — такой огромный, такой…
— Прекрасный, — самодовольным тоном подсказал дракон. — Ладно, пускай отвечает северянин. Как тебя, кстати, зовут, северянин? Кажется, в голове у тебя не совсем пусто.