Марфа еще раз огляделась — ну, вроде все как надо. Егорка хоть дурак дураком да жеребец жеребцом, а вроде все понял. Свеча в уголке, свеча у стенки — вроде и видно, а лишнего в глаза не пялит. Даже на язык проверила, что за вода в кадушке — не бухнул ли соли старательный кучер в барышнины розги-то… куда ей, соплячке (прости господи мою душу грешную!) под наши соленые… А ведь туда же, хочу как все! Ну, погоди ты у меня, со временем еще узнаешь, как оно… Прутиками в воздухе помахала, в ладонях помяла, сквозь кулак пару раз на выбор протянула — и тут Егор не сплоховал, все ровненькое да гладенькое. Старается, стервец, знает, что если чего не так — не то что лесу на избу, головы не сносить! Третий раз крутнулась по бане, оглянулась, мелко перекрестилась и пошла звать «новенькую».
Та шла за ней, оступаясь в потемках, будто и вправду новенькая, к закоулкам и дровнякам не привычная — того и гляди, заместо налево направо шмыгнет. Под локоток где надо придержала, та ручкой дернула — мол, не маленькая! Ну иди, иди, большая ты наша…
Егор в отличие от прошлого раза и не балагурил, даже сдуру чуть не поклонился, но кулак Марфы из-за девичьей спины так мотанулся, что вовремя понял, в деланной улыбке усы по щекам распушил:
— А вот и новенькая! Ишь, проказница! Попросим на лавочку, со знакомством…
Снова Марфин кулак: не ляпни, дурак, лишнего!
А тот словно во вкус вошел:
— Ну, не стой столбом! Мне с тобой возиться недосуг, барская работа не ждет! Скидай сарафан, кому говорят!
Новенькая беспомощно оглянулась на Марфу, застывшую за спиной — не углядела в полутьме ни выраженья лица, ни глаз. Неумело взялась за подол, вверх потянула, потом резко повернулась спиной к Егору и словно застыла, замерев руками у пояса, на полпути уже снятого вроде сарафана.
— Повыше ручками, и скидываем… — пришла на помощь Марфа, на мгновенье показавшись из тени: — У нас все по-простому, по народному, девушек-красавиц завсегда вот так постегивают. Чтобы и тело играло, и красоту не прятала, и стыд девичий наказанью помогал… Оно так, в народе-то… — говорила, словно баюкала, и чуть не силком заставляя Настасью еще выше, потом еще выше задрать подол и, наконец, вовсе снять сарафан. Облегченно вздохнула — барышня вняла то ли совету, то ли приказу, никаких своих господских кружевных панталончиков вниз не натянула.
Заткнулся даже Егор: мало кто из девок стоял вот таким стройным золотым слиточком, чтобы ну все при ней — и не худое, и не толстое, и соски торчком, и лобок пушистый, руки покорные по бокам, не прикрывая прелести…
Как само вырвалось:
— Ох и красива-а-а… — снова осекся, даже без кулака Марфиного, прикусил язык и грозно брови сдвинул:
— На лавку, проказница… Матушка-Марфа, сколь ей барыней-госпожой нашей милостивой на первый разочек велено?
Марфу будто ушатом ледяной воды сполоснуло: Боженьки, да как же это… Ничего ведь не говорили… ничего не обсказали с барышней… пойди пойми, что у нее на умишке-то в угаре «народном»? Сто дать — помрет, пятьдесят — на бал не поедет, а понесут, десять — потом все космы седые повырвет за «детскость»…
Пока воздух ртом хватала, голосок новенькой. Егор снова аж рот раскрыл — мало кто тут чего говорил, окромя писку, визгу да «пощадите»:
— Мне… матушкой-барыней… велено дать одну четвертную. Она… сказала… да, она сама сказала, чтобы было строго и целым пучком розог сразу.
Егор переглянулся с Марфой. Ну-ну, строго… знала бы ты, что пучок он больше звону да брызги дает, а вот если тебя в один прут, да с протяжечкой… да вон теми аршинными просоленными, вот тогда тебе и строгости хватило бы. Ишь, матушка-барыня ей сказала…
Егор уже без игры свел брови, входя в привычную роль.
— На лавку!
Марфа сделала жест, будто поддержать-подтолкнуть, но Настасья этого не видела. Холодком повеяло в натопленной мыльне — только холодок никто кроме не и не ощутил.
Вот… На лавку… сейчас… и бежать поздно… стыд… Нет, не голой, нет, не от порки… если убежать — стыд. Глупость. Невежество. Непонимание… Поняла, что опять сама в себе ничего не поняла, глаза помимо воли поймали блеск капелек воды на прутьях — Егор достал толстый пук розог из мрачного рассола, вдруг сунул ближе к лицу:
— Первую розгу поцеловать надобно! Ну, быстро!
Марфа ошалело вытаращила глаза — розги-то Егор достал настоящие, тяжелые и соленые! Да еще целовать??? Не было тут такого!
Глаза стали еще больше, когда «новенькая» покорно коснулась губами толстого прута. Мелькнул язычок, едва слышно прошелестело слово «соленые…» и, словно очнувшись, девушка решительно шагнула к лавке.