Купец аж крякнул, тихо загудели соратники — щедрость Нила Евграфовича превзошла все возможное!
Конечно, и это предложение было принято. Евгений Венедиктович, да и многие другие, отказался от бурного проявления эмоций — конечно, не в венке ведь дело, хотя и стоит он очень больших денег! Здесь собрались те, кто понимает Идею, которая неизмеримо выше земных благ или богатств.
Почти прочитав его мысль, в том же духе на правах хозяина высказался и Пал Платоныч, поддержанный и графиней Р., и прибалтийским баронетом. Остальные, к вящему удовольствию Нила Евграфовича, дружно поддержали высказавшихся. Принято! Но не ради золота, а ради того, о чем сказано выше!
х х хОткуда пошла традиция намыливать для этого действа скамьи, затруднился бы ответить и сам Нил Евграфович. Обоснование-то вроде просилось само — девушки по той же традиции лежали на скамьях безо всякой привязи, то есть «свободно», что позволяло, с одной стороны, лучше видеть очаровательное движение не менее очаровательных тел, а с другой стороны — очень, ну прямо-таки адски, затрудняло для них испытание! Нерасчетливый рывок, слишком сильная судорога, некрасиво-размашистое движение тела — и соскользнуть с густо намыленной деревянной пластины, да еще и отполированной до зеркального блеска, было делом одной секунды. Тут от собственного пота и без мыла соскользнешь, а уж по мылу, да еще под шипящими от мокрого свиста розгами… ух ты!
Конечно, девушке разрешалось вновь занять свое место на скамье, но такой «огрех» производил весьма неблагоприятное впечатление… Впрочем… (тут Нил Евграфыч почему-то переглянулся с графиней Р., которая взмахнула ресницами и слегка покраснела даже под слоем тонкой пудры).
Да-да, бывало и тонко задуманное «впрочем» — как некоторые годы назад, когда совсем еще молодая графиня возжелала показать свою «арабскую прическу», сделанную по внезапной моде. А лежа на животе, ее не покажешь… Выхода к скамье, под восхищенными и ревнивыми (восхищенными мужскими и ревнивыми женскими) взглядами ей показалось недостаточным. Она соскальзывала раза три и ли четыре, дав всем полную возможность насладиться (или позавидовать) самыми тайными прелестями. Хотя мы отвлеклись — зачем нам воспоминания и перемигивания Нила Евграфовича со все еще очаровательной графиней, если в первой четверке красавиц сейчас выйдет ее дочка?
Когда были названы имена первых — только лишь имена — ни фамилий, ни титулов в семенной кругу — а именно семейным был круг собравшихся, не правда ли? — не допускалось. Так вот — когда были названы первые имена, Машенька-старшая нервно сжала пальцы и тут же облегченно их расслабила. Дочка Гр-вых, казавшаяся ей самой серьезной соперницей Машеньки, оказалась в другой группе. Правда, тут была одна из дочерей купца… А две другие девушки не казались столь же тренированными и выученными, как Машенька. В семье графини Р. не было мужчины (не могла же графиня позволять наказывать дочь мужчинам из дворни! А женская рука, как известно, не настолько хороша, как мужская!). Не производил сурового впечатления и глава семьи Н-ских — видимо, поэтому его Наталье не могло доставаться столь же часто и строго, как в нашей семье!
По мановению руки Нила Евграфовича вышли вон все трое еще находившихся в зале слуг-мужчин. Осталась только стайка девок, нарядившихся по такому случаю в самые чистые и расшитые сарафаны — они и приступили к натиранию лавок душистым мылом. Четверо плескали теплую воду, терли, наводя тоненький слой пены, а двое поочередно вынесли и поставили у каждой крепкой сколоченной скамьи по высокой березовой бадейке с березовыми же прутьями. Розги еще вчера тщательно отбирал и затем «представил собравшимся» за вечерним коньяком Пал Платоныч — единой длины, без сучков и заноз, единой толщины и, как было проверено на пяти прутьях и одной из девок — «единого захлеста». Опять же вчера, находясь в благодушном настроении, отцы-домостроители решили на сей раз воду в кадушках не подсаливать. Тем более, что в семьях Н-ских, И-вых, так же как по словам баронета, соленые прутья были не в чести.
— Все пусть будет равным! — кивнул головой Нил Евграфович — оттого мутноватые комки соли так и остались лежать нетронутыми.
Вместо соленой воды розги замочили в ядреном квасе — и сейчас девки уложили возле каждой кадушки еще и маленькие ковшики — при перемене стороны плескать на тело наказанных.
Осталось вытянуть жребий, кому вставать к скамьям в качестве экзекуторов. По негласной традиции жребий тянули только мужчины (что кстати, нервировало и отчасти обижало графиню Р.!), причем Пал Платонович миновал с этой чашей (высокой, серебряной, со свернутыми бумажками-номерами) и отцов тех семейств, которые представляли обществу своих дочерей.