Я пытаюсь достать этот дурацкий кусочек дерева, но никак не могу его найти.
Я предусмотрительно кладу палочку на недосягаемое для тебя расстояние и иду за бальзамом. Никакая магия не может спорить с человечким упрямством. Или человеческим чувством вины:
- Если ты не перестанешь это делать, я надену на тебя митенки, как на младенца, - да, это жестоко, но иначе ты в любой момент можешь перейти с надписи на запястья, а уж как порезать вены, чтобы никто не смог спасти, думаю, ты знешь. Поэтому я внимательно смотрю тебе в глаза, растирая и бинтуя. - Ты меня понял?
- Понял, - у меня не хватает сил, чтобы отказаться от твоей помощи, сказать, чтобы ты занимался своими делами и не обращал на меня внимания. У меня нет желания даже убеждать тебя, что я не стану убивать себя - возможно, что на самом деле я могу это сделать, если только дойду до самой крайней своей точки. Я вновь падаю в свою желанную пропасть, но теперь кто-то выставил на дне острую гряду решеточных пик, и если только на них упасть - я уже не буду живой. Да, я смотрю на тебя глазами побитой собаки, но это не потому, что я хочу жалости. Просто сейчас я действительно слаб. И жалок.
О Мерлин, мог бы кто-нибудь когда-нибудь подумать, что я буду настолько нелеп в своей беспомощности и истеричности?
Я вздыхаю и укрываю тебя одеялом:
- Лежи, сейчас сделаю ужин, - помочь тебе выйти из этого состояния возможно, но это долгий процесс, поэтому приходится действовать постепенно. Ужин, после зелье, которое помогает тебе наконец-то уснуть без снов. Ты должен поспать хотя бы несколько часов. Ты выглядишь настолько безмятежно, что если бы не круги под глазами, я бы и не поверил, что тебя мучают призраки Войны. Но они есть и бороться с ними придется вместе, поэтому то, что уроки в замке будут только на следущей неделе, очень хорошо.
Я сплю без снов. Вероятно, сплю слишком долго, чтобы, когда проснуться, обнаружить, что тебя рядом нет. Где-то в глубине сознания болтается мысль о том, что ты, наверное, уже на занятиях. На этой неделе, конечно, они закончились, но мало ли... да и зачем тебе быть рядом со мной, таким безнадежно унылым, истерзавшим себя и более всего желающим сейчас найти себе занятие, которое принесет мне достаточно боли и страданий, чтобы я мог хотя бы частично, чуть-чуть, совсем капельку искупить все то, что я успел наделать.
- Проснулся? - я поднимаю глаза от книги и откладываю ее в сторону, пересаживаясь на кровать. - Выспался? - выглядишь ты намного лучше, но внешнее сейчас не соответствует внутреннему.
- Да. Да, - я вздыхаю и тихо сворачиваюсь в клубок. Мне не очень хочется разговаривать, и сладкая пропасть манит все сильнее. Пики, которые окрасятся в бурый цвет моей крови, и вечный покой. И никаких больше мыслей об убийстве.
- Не хочешь высказать то, что накопилось? - я ложусь рядом и запускаю пальцы в черные вихры, торчащие из-под одеяла.
- Не хочу...
- Тогда иди сюда, - я притягиваю тебя к себе и погружаюсь в раздумья. Из депрессии лучше всего выводя тепло и ласка, но я никогда не отличался этими чертами - часто в пику одному старому кукловоду.
Время тянется, как липкая, сладкая масса, которую они называют ирисками. Я собираюсь с силами и поднимаю на тебя глаза, но когда точно это происходит - я сказать не могу. Я и сам словно тону в черничном джеме, таком же темном, сладком, неприятно липнущем к телу. Вздыхаю и устраиваю щеку на твоей груди - просто чтобы знать, что ты действительно рядом, и это не очередная моя галлюцинация.
- А ты убивал?
Я вырываясь из задумчивости и киваю:
- Не раз. И не всегда тех, кто этого мог заслужить.
- И когда был, как я?.. - я имею в виду возраст, но ты можешь услышать и «такой же глупый, горячечный, импульсивный, наивный» - и, скорее всего, услышишь именно это.
- Впервые - да, - разве в таком возрасте можно быть мудрым? Мудрость приходит с опытом, да и то порой всей жизни не хватает, чтобы переплавить опыт в мудрость. И вспоминая себя тогда, я вижу почти тебя.