Еще немного, содрогалась Инджи, и я тоже потеряю лицо, и мне придется провести остаток жизни — и всю смерть — здесь, в задней комнате. Сохрани меня, Господи. Она наскоро причесалась — сегодня нет времени на соблюдение ритуала — и собрала рюкзак, сунув в него на всякий случай свитер.
На генерала она наткнулась в коридоре.
— Доброе утро, мисс Фридландер, — протянул он низким после сна голосом, запахивая халат на груди. — Вы так рано встали. Неужели городские девушки не любят поваляться в постели?
— Я иду на гору, — ответила она, стараясь проскользнуть мимо.
У генерала выплеснулся кофе из большой кружки.
— Уж наверное после завтрака, — промурлыкал он, придвигаясь к ней и глядя на ее волосы. — Сегодня на завтрак — целое страусиное яйцо. Сваренное вкрутую и нарезанное на кусочки. Вы его когда-нибудь пробовали в таком виде?
Инджи помотала головой, пытаясь отступить назад и ощущая в темном коридоре приступ клаустрофобии, но рюкзак, закинутый на спину, притянул ее к стене.
— Вы не голодны, нет? — спросил генерал, совсем надвинувшись на нее и протягивая руку. — Что это блестит у вас в волосах?
Она отпрянула.
— Просто цвет такой.
— Здесь, в темном коридоре?
От него пахло чесноком и старыми ранами; она слышала, как по коридору за его спиной, кто-то прихрамывает, слышала стоны раненого. Ночью, после того, как она дала Немому Итальяшке возможность принюхаться к ней и понять, что она в его спальне, а больше там никого нет, Инджи помогла ему лечь в постель. Она забралась под его простыню и позволила ему глубоко вдыхать свои запахи. Сначала он дрожал, потом подул ветер, застучал черепицей на крыше. Инджи подумала: он ничего не слышит; он ничего не знает о ветре; это даже не ночь для него, потому что ночь ему все равно, что день.
Она медленно передвинулась так, чтобы прижаться к нему мягкими частями тела. Она гладила его по голове, по лицу, по спине и по груди. Его тело расслаблялось и начинало пахнуть по-новому: эти запахи одновременно поглощали и отталкивали ее. Она взяла его руку, ту, без камня, и стала ею гладить себя по спине, по бедрам. Он медленно подсунул голову ей подмышку и лежал так, принюхиваясь, как собака; потом голова его сдвинулась ниже, к ее соску, прижатому к ночной рубашке, он высунул язык и лизнул сосок через ткань, да так и заснул, с открытым влажным ртом на ее груди, храпя и булькая.
Генерал провел пальцами по волосам Инджи. Потом без предупреждения схватил ее за руку и взревел:
— Матушка!
Он втащил Инджи в столовую и толкнул ее на стул. Появилась матушка со сложенными на животе руками. Генерал приказал:
— Садись!
— Я хочу уйти, — рассердилась Инджи. — Что еще случилось?
— Смотрите! — заявил генерал, показывая Инджи свои пальцы. Их кончики блестели. — С ваших волос.
— И что это такое? — Она нервно притронулась к этому.
— Золотая пыль. — Его голос царапал.
— Но…
Генерал навис над ней.
— Вы были с ангелом, — прошипел он.
Стелла и Александр, неуклюже повернувшись, рванули в дверь, едва не сбив по дороге стул и буксуя на гладком полу коридора.
— Ангел. Ангел Золотая Пыль, ангел. — Матушка раскачивалась взад и вперед, обхватив себя руками, а от гигантского страусиного яйца, порезанного на серебряном подносе, шел пар.
— Ангел…?
Инджи вскочила и выбежала из комнаты.
— Завтрак? — спросила ее испуганная служанка с подносом в руках.
— Нет! — пронзительно выкрикнула Инджи, пробегая мимо. — Нет!
Она выбежала во внутренний двор, перед ней бежали павлины. Немой Итальяшка замер на месте, около клетки с попугаями, просунув через проволоку руку с зерном, возле которой хлопали крыльями попугаи. Псы, благодарные за возможность сбежать, помчались вместе с Инджи в ворота, и она споткнулась о них, и вот уже она бежит под водой из разбрызгивателей, которые матушка включила рано утром, бежит по пыльной дороге, и ее волосы развеваются на бегу и блестят на солнце.
Инджи продолжала бежать даже тогда, когда удалилась на безопасное расстояние от Дростди. Она ощущала себя маленькой девочкой на роликах. Она проносилась мимо деревьев, как пчела под утренним солнышком. Она летела сквозь запахи земли, и сосновых деревьев, и гниющих листьев, и солнца на коже, и теперь сама провела рукой по волосам и поняла, что и вправду блестит, потому что к ней прикоснулись чудо и тайна.