А может быть, думала Инджи, может быть стоит начать с холстов, к которым я действительно стремлюсь, с недоговоренных картин, где и краски, и текстура под контролем, в них заключена сдержанная энергия, но увидеть ее можно, только если внимательно вглядываться. Холсты не для тех людей, что мечутся от с одной картины к другой, а для тех, кто готов задержаться, вернуться и посмотреть свежим взглядом. Может быть, позже, думала Инджи, втирая лосьон для загара в уже загоревшие руки, может быть, позже.
Она посмотрелась в зеркало и подумала: а ты нечто между торговцем искусством вразнос и детективом, Инджи Фридландер. Может, ты и не получишь Спотыкающегося Водяного для фойе парламента, зато есть еще повозка, полная золота.
Инджи все сильнее ощущала, что Йерсоненд освободил что-то в ней самой. Да, она начинала ощущать собственные узоры и образы. Она может лепить, может рисовать. И любопытство к тому, что здесь когда-то произошло — это любопытство к многогранности, зреющей во мне, думала Инджи: все то, что делает ее невыносимой, требовательной (если верить родственникам и друзьям); все то, что делает ее человечной, голодной, жадной к жизни.
Может, в моей жизни тоже есть какая-то тайна, думала она, хватая щетку и начиная издеваться над волосами, которые уже расчесывала. Может быть, я все время ищу свои собственные черты, как та женщина без лица. Все энергичнее работая щеткой, она думала: я распутаю эту историю и возьму из нее все то, что так важно для меня. Я найду собственное золото — может, вовсе и не монеты Крюгера, а что-то куда более ценное; мои особенности, мое видение мира.
Инджи проверила, лежит ли в рюкзаке ключ, который дал ей Джонти — тяжелый чугунный ключ, украшенный рисунком страусиного пера. Потом села на кровать и задумалась: а готова ли я к тому, что может ждать меня там? К старому дому со ставнями, большими деревьями и тишиной? К теням умерших, что скользят по лужайке, как цесарка? Она решительно положила щетку, закинула рюкзак на спину и вышла из комнаты. Генерал стоял в коридоре с компасом в руке.
— Опять уходите? — поинтересовался он. Инджи заметила, что спал он плохо. На нем были длинные панталоны, белый жилет и расстегнутый мундир с погонами.
— Я беру с собой Марио Сальвиати.
— Счастливчик.
В его голосе явно слышалась насмешка.
— Ему необходимо выходить из дома. Он здесь угасает.
— Мисс Фридландер, — произнес генерал, — мы все угасаем, причем одни быстрее других.
— Я тороплюсь, генерал. — Она вырвалась из его дыхания, из его глаз, но его тень упала на нее. Инджи поспешно пробежала через кухню, где матушка обсуждала с поварихой дневное меню.
— Вы едите дикобраза? — спросила Матушка Тальяард, но Инджи уже пробежала мимо.
— В другой раз, Матушка, — крикнула она и побежала к Немому Итальяшке, сидевшему у фонтана, опустив в воду руку. Рыбка кой ласкалась о его пальцы. Инджи осторожно подошла к старику и немного постояла неподвижно, чтобы он уловил ее запах.
Старик повернул голову. Инджи медленно подошла к нему. Она вспомнила его губы, как губы младенца, на своей груди. Она взяла старика за левую руку и потянула вверх. Оба пса, Александр и Стелла, тут же присоединились к ним, а попугаи с пронзительными криками запрыгали в клетке с одной жердочки на другую. Павлины затрясли длинными хвостами, и водопад глаз пролился вниз с виноградных лоз.
Но Инджи ни на что не обратила внимания — ни на генерала с матушкой, стоявших в кухонной двери, ни на вздохи женщины без лица в задней комнате, вздохи, шелестевшие в винограде, как ветер.
Она свистнула обоим датским догам и повела старика в ворота, засмеявшись, когда он побежал вслед за ней сквозь водяную пыль разбрызгивателей. Она чувствовала аромат роз, и трав, и дубов, и знала, что он тоже чувствует эти запахи. Ворковали голуби, уже разнежившиеся под теплым солнышком. Инджи видела, как сквозь листву деревьев пробиваются солнечные лучи.