Она постепенно узнавала все больше об этой впечатляющей паре, Меерласте и Ирэн, о мужчине с набором искусственных ног, которые он привинчивал в зависимости от ситуации, и женщине, купавшейся по воскресеньям в запруде у плотины, чем вызывала такие эмоции, что люди до сих пор говорили об этом.
Казалось, что чем дольше Инджи здесь живет, тем больше притягивает к себе рассказов; теперь уже не требовалось задавать много вопросов, потому что каждый, с кем она сталкивалась, готов был ей что-нибудь рассказать.
Лавочник, дальний родственник Джонти Джека, оставлял за кассой свою помощницу, а сам перегибался через прилавок, плотно соединял кончики всех десяти пальцев, словно удерживая свою байку в клетке, и рассказывал ей про Меерласта, который, наплевав на все добрые советы, завел страусиную ферму. В нем текла кровь гугенотов, неуправляемая, но созидательная; он был человеком, всегда хотевшим путешествовать все дальше, убить все более крупную дичь.
— Эффектный, — говорил лавочник Инджи, — и обладал деловым нюхом. — Он потер указательный и большой пальцы, и Инджи услышала, как поскрипывает кожа. — Человек, решивший на ферме заниматься дамской модой! Представляете? Так немыслимо, что город от изумления вскинул вверх руки. — Лавочник наклонился еще ближе к Инджи и поджал губы. — И отвращения. — Он триумфально распрямился и прижал ладони к прилавку, широко расставив руки. — Мода — это причуда, говорят люди, и здесь, в Йерсоненде, никто не обращает внимания на капризы портных. Но этот Меерласт родился для великих времен. Экс-цен-трич-ный. — Лавочник опять свел вместе кончики пальцев. Инджи смотрела, как солнечный луч скользит по темному магазину, и в нем пляшет мучная пыль.
— И вовсе не те модные вещи, которые можно продавать в моем магазине. Не-ет, он думал широко и действовал широко — такой уж он был, Меерласт Берг. Париж, Лондон — только такой уровень.
Инджи снова посмотрела на его руки. Я могла бы это нарисовать, подумала она, этот маленький собор из пальцев старого человека, непреклонные, алчные глазки, спрятавшиеся за ним, полумрак и жестяные консервные банки за его спиной, старую кассу и солнечные лучи, поднимающиеся вверх, к крыше, как крохотные лестницы.
— Я… — начала было она, и вдруг почувствовала себя так, словно собралась выдать величайшую тайну.
— Ну, и… эта его, китаеза, — продолжал между тем лавочник, чуть понизив голос на последних двух словах и широко распахивая глаза. Он доверительно облокотился на локти. — Красавица, между прочим, необыкновенная. — И с триумфом, словно это была кульминация его рассказа, он выпрямился и провел руками по своему белому переднику, будто вытирал пот с ладоней.
— Я… — снова начала Инджи.
— Сначала, когда люди услышали, что Меерласт везет домой желтую женщину — о! Вы бы их послушали! Но потом, когда они ее увидели! Попрятались назад в свои панцири, что черепахи. Потому что у нее был сталь. Понимаете, наш народ понятия не имел о том, что такое стиль. Для них стиль — это гнедой жеребец на выставке. Но Меерласт сказал: «Вот вы увидите, что у нее есть стиль». И когда она сюда приехала, ну, клянусь Богом, она вышла из кареты, что всегда здесь останавливалась, прямо тут, между магазином и адвокатами Писториусами, и выставила ногу из кареты… ну, тогда всем стало понятно, о чем говорил Меерласт. Стиль.
— Я…
— В такой шляпе на голове, и с таким страусиным пером на шляпе, и такими длинными ногами, и с такой высокой грудью — я прошу прощения, мисс Ландер, но у нас до сих пор говорят о ее осиной талии, и такими гордыми глазами посмотрела на горожан свысока. Говорили, будто бы она отпрыск восточных князей, и сразу видно было, что это правда.
Инджи набрала полную грудь воздуха.
— Собственно, я пришла спросить, нет ли у вас красок и кистей. — Слова вылетели у нее изо рта с такой скоростью, что она и сама их толком не расслышала.
— Масок?
— Красок!
— Красок? Что, старый генерал опять собрался красить Дростди? Да ведь только в прошлом году…
— Красок для рисования. Ну, вы понимаете… гм… красок для художника…
Лавочник опять уперся руками в прилавок.
— А, как Джонти Джек!
— Да, верно… Я…
— Так ведь он всегда все покупает в городе?
— Да, но это… для меня.
У него опять широко распахнулись глаза.
— Мисс Ландер! Вы тоже рисуете?
— Да, — вздохнула Инджи. — Да, я тоже художница.
Она смотрела на девушку за кассой. Та одной рукой считала мелочь, повернув к ним голову, и прислушивалась, навострив уши. Требовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к запахам магазина, но потом странное сочетание муки, парафина, конфет и табака время от времени манило вас назад.