Он с раздражением тряхнул головой и сплюнул на обочину тропинки. Он толчком распахнул ворота и вошел в них. Перед ним простиралась Дорога Изгнания. Долгие годы он жил здесь вместе с матерью.
«Здесь избегали слишком многого, — думал Джонти. — Я так привык отмахиваться от любых мыслей, к уловкам и замалчиваниям, что Спотыкающийся Водяной просто не удерживается в моем сознании.
Но все же правда то, что скульптура была закончена, когда тем утром я распахнул дверь и увидел его, окутанного предрассветной дымкой…»
Пока он вышагивал по Дороге Изгнания, начали лаять городские шавки и затрепетали занавески на окнах. Он вспомнил, что это мать убедила его развивать способности к ваянию. И все же она так и не узнала ни о бюсте его деда, фельдкорнета, который он подарил Бабуле Сиеле Педи, но о том, как по вечерам он ускользал в Эденвилль, чтобы послушать ее рассказы. Но Летти придала ему решимости раз и навсегда порвать с обязанностью быть Писториусом.
— Тебя назвали в честь плаката на углу какой-то улицы, ты родился на корабле — иди своей дорогой, — повторяла она ему. Это было в те дни, когда она завершила свой великий труд на поле благотворительности в пользу бедняков Эденвилля. Джонти припомнил, что годы выдались нелегкие. Его дед частенько заговаривал с ним об ответственности, призвании и долге. О преимуществах профессии юриста, о шкалах правосудия. Его дед с горьким сожалением взирал на то, как Джонти вылавливает из реки плавник и вырезает из него фигурки.
— Художники не помогут нам в случае войны, — ворчал старик в рыжую бороду, — и мудро управлять страной они бурам тоже не помогут.
И все же между ним и дедом существовала особая связь. Старик рассказывал ему о севере, о старых временах, когда на охоту еще не ввели ограничений, а земли еще не были освоены. Иногда дед заговаривал о войне — о круглосуточных бдениях буров в степи; о том, как они взрывали поезда, рассеивали колонны хаки и снова исчезали в степи — первые в мире бойцы герильи — партизанской войны.
Чего его дед не знал, так это того, что Джонти увековечивал его истории в скульптуре, скрываясь в небольшой ложбинке Кейв Горджа недалеко от того места, где теперь стоял его дом. Это был его первый сад скульптуры, но в конце концов все его творения разрушились под воздействием дождя и ветра, поскольку были созданы из необожженной глины и старого дерева.
На мгновение Джонти задержался возле маленького домика на Дороге Изгнания. Он до сих пор как наяву видел Лети Писториус, сидящую под низкой крышей веранды, и чувствовал бодрящий аромат прохлады. Она сидела в плетеном кресле со стаканом воды в руке. В горшочках возле ее локтя цвели герани — герани из Миринга, где они впервые были выращены.
Наружная дверь скрипнула, пропустив на веранду рыжеволосого мальчика, который подошел к матери и отпил из ее стакана. Он был бос, и руки его были куда грубее, чем должны были бы быть у ребенка его возраста. Очевидно, ему приходилось ими работать.
Она слегка пожурила его за то, что он пьет ее воду, а потом он перегнулся через стенку веранды, взглядом подмечая все вокруг: пучки травы возле почты на углу, строй муравьев под ступенькой веранды, гравий тропинки в саду и красную бугенвиллию рядом с резервуаром с водой. Он смотрел на крыши соседних домов, в синее небо, на рыжевато-коричневые горные хребты в отдалении.
Неожиданно он обернулся:
— Мам, а где папа Карел?
Она едва не выронила стакан. Этот вопрос не принято было задавать. Каким-то образом Летти удалось заставить сына спрашивать ее об этом. Она посмотрела на него и помотала головой. Джонти так и не смог никогда забыть выражение ее глаз. Ваяя скульптуры одну за другой, он пытался передать хоть толику этого выражения.
Сейчас, словно стремясь отряхнуть с себя болезненные воспоминания, он подтянул свое могучее тело и запрыгнул на главную веранду центрального магазина. Там было всего несколько небольших групп покупателей: людей, которые входили, покупали упаковку сахару, забирали сдачу, выходили на улицу, чтобы подсчитать ее, ненадолго расслаблялись, потом снова заходили и покупали табак и опять выходили, чтобы принять решение насчет следующей покупки. Они все беспокойно встрепенулись, когда на веранду запрыгнул человек в камзоле.