Инджи прогуливалась вдоль фруктовых садов. Вечерние запахи сейчас, в сумерках, были невыносимо острыми. Когда собаки пронеслись по цветущей люцерне, ей в ноздри ударил теплый, влажный аромат. На ветках висели спелые персики и абрикосы, люцерна пышно цвела голубыми цветочками. Даже сейчас, в сумерках, среди деревьев порхали бабочки.
«Что может случиться, — думала Инджи, — если я сходу сегодня вечером на запруду и подожду, пока там появятся Любезная Эдит с Марио Сальвиати, и Эдит начнет петь? Что будет, если я прослежу за Лоренцо Пощечиной Дьявола и встану против него еще до того, как его увидит Эдит, возможно, оказавшись на пути пули, чтобы спасти ее, уродливого соловушку?»
Но Инджи знала, что не сможет вмешаться: эти события уже произошли, и истории сложились в свое время.
Жизнь продолжала идти своим трагическим чередом: безвозвратно, неотвратимо, как вода в канале. Ты не сможешь остановить ее.
А еще она поняла, что Марио Сальвиати ни разу не потянулся к ней, Инджи, с нежностью потому, что все еще слышал песни Любезной Эдит и все так же любил ее. Инджи замерла. «Насколько же самонадеянной я была, что пыталась состязаться с Любезной Эдит! Как могла я, настолько увлеченная мужчинами, вьющимися вокруг меня как бабочки среди деревьев, я, которая так и не смогла найти достойное место для спокойной жизни, как посмела я принести свое неискреннее, лживое кокетство сюда, в Йерсоненд, и докучать этому старику?»
Пораженная этим внезапным осознанием собственных недостатков в свете трагической истории Любезной Эдит и Марио Сальвиати, Инджи тоскливо стояла среди деревьев, окруженная благоуханием. Пришли потерявшие ее собаки, беспокойно понюхали ее руки и пошли дальше по своим собачьим делам. Их тяжелые лапы гулко ступали по земле, а тяжелые тела шуршали высокой травой, пока не стемнело, и она поняла, что приехала в Йерсоненд одна и должна уехать из него одна.
Теперь это было для нее проще: в последующие дни она была совершенно отстраненной. Шли приготовления к вскрытию пещеры, собрания городского совета, на которых Веснушчатый Писториус защищал решение Джонти Джека о том, что пещера — неподходящее место для захоронения останков его отца, хотя у всех членов совета на уме было одно золото. Генерал все больше терял терпение, за завтраком глядя на нее сузившимися глазами. Во всем доме пахло корицей, а однажды утром весь диван в гостиной оказался усеян перьями, словно на ночь там примостилась огромная птица, и обнаружились сероватые пятна за обеденным столом, между дедушкиными часами и буфетом, экскременты топорщились не переварившимися белыми косточками мелких животных: вытянутыми крысиными черепами, крылышками воробьев.
В пабе Смотри Глубже Питрелли пристально смотрел ей в глаза, на нее оборачивались посетители: именно ее появление сдвинуло все с мертвой точки. Так или иначе, эта маленькая мисс из Кейптауна заставила колесо вращаться, и теперь Йерсоненд был охвачен смятением и немного мрачными предчувствиями. Каждый вечер в пабе было не протолкнуться, люди толпились на веранде центрального магазина, а днем любознательный народ, который обычно ни за какие коврижки не полез бы в горы, устраивал походы на Гору Немыслимую, находил засыпанную пещеру и сидел в задумчивости на разбросанных вокруг огромных валунах, глядя сверху на маленький городок, который неожиданно становился совершенно незнакомым. Инджи чувствовала перемены, и они, казалось, вытесняли ее. Словно она не имела отношения ко всему, что сейчас происходило. Она задумалась над своим пивом: «Я уже скучаю — по возделанным полям ранним утром, по меланхоличным осликам, запряженным в катящие мимо повозки, по вечным сборищам покупателей на веранде центрального магазина. А гора с ее запахами и бризами, а разноцветные воздушные змеи Джонти, скользящие по ветру навстречу грозным утесам!»
— А что вы думаете, мисс? Что должно произойти дальше? — спросил Смотри Глубже, протирая белой тряпицей мокрые круги на кассе.
Инджи улыбнулась.
— Ну, Смотри Глубже, я слышала, что Веснушчатый Писториус неожиданно обнаружил карту у себя в сейфе, как оказалось, хранившуюся в маленькой деревянной шкатулке, от которой потерялся ключ, а Джонти, как ты, наверное, знаешь, отправился за второй картой, которую прятали в протезе Меерласта, во Дворец Пера. Так что теперь дело за третьей частью карты, карты сокровищ. — Она откинула волосы со лба и сделала глоток пива. — А потом, я думаю, золото. — Ее удивила легкая ирония в собственном голосе, даже горечь.