Комната для гостей с мигающей масляной лампой, кувшином и тазом для умывания, его тень скользит по портретам семейных предков, и женщина с угасающей свечой, от света которой ее лицо прыгает.
— Положи одежду на Библию, — просит она всегда прежде, чем он притянет ее к себе, всякий раз заново удивляясь телу, пахнущему лишениями, и ее худобе.
— Наши женщины все худеют, — бросит он на следующее утро ухмыляющемуся фельдкорнету, когда они выедут со двора.
Он смотрел, как Инджи вытирает выбритый подбородок старика полотенцем, потом промокает ватой порез на его щеке. Кровь у старика красная, думает генерал, увидев пятна на вате, красной от вещей, о которых мы ничего не знаем, курсирующих у него в венах, красной от знания и упорного молчания.
Я буду за ним приглядывать; я воспользуюсь ею, чтобы вытянуть из него это, думает генерал в неожиданном порыве вдохновения, чтобы заставить его говорить, заставить его рассказать нам, что произошло в тот день, когда стремительная вода вернулась, а Испарившийся Карел орал на всех на Промывке, чтобы они убирались прочь. Что случилось после того, как Испарившийся Карел удрал в таком расстройстве?
Почему Немой Итальяшка и Большой Карел Берг стали такими замкнутыми в в последние недели работы на канале стремительной воды? Почему Карел так часто уезжал в Кейптаун? Где они взяли деньги для того, чтобы Летти надолго уехала в Лондон? Что Летти делала в Лондоне?
Генерал почувствовал, что у него поднимается давление, как происходило всякий раз, когда он думал о золоте, текущем, как вода, о золоте, сверкающем в руках, как вода, о золоте, уносившем все прочь, в точности, как очищает тебя вода.
— Есть лишь одно различие, — пробормотал он. — Золото не испаряется.
— Может, золото больше похоже на камень?
Он резко обернулся и увидел у себя за спиной Инджи Фридландер с влажным полотенцем, перекинутым через руку, и клочками окровавленной ваты, и понял, что говорил вслух. Она улыбалась ему, он видел, что она не имела в виду ничего плохого. Он ощутил поднимающийся гнев, но сумел взять себя в руки. Ангел помог — ангел помогал много, но не сейчас.
— Вы назначили себя его нянькой?
Инджи выбросила вату в ведро у плиты.
— Я? — Она все еще улыбалась. От горных прогулок щеки ее расцвели, как расцветают весной фруктовые деревья в его саду, заметил генерал. Руки сильно загорели по сравнению с тем, какой она приехала в Йерсоненд, и она перестала пользоваться губной помадой. Помада ей больше была не нужна. Инджи покачала головой. — Нет, я просто пытаюсь вернуть ему хоть немного жизни.
— Будьте осторожны, чтобы не утонуть слишком глубоко в прошлом, о котором вы ничего не знаете, мисс Фридландер. — Генерал потер нос, сообразил, что слуги по-прежнему тут, молча работают. Они могут подслушать нас, подумал он. Вечером в Эденвилле опять начнут молоть языками, а к утру все разнесут по городу. — Старики остаются в прошлом. А ваша жизнь еще впереди.
Инджи усмехнулась, откинула назад волосы и вздернула носик; носик, напоминавший ему римских солдат. Маленький Цезарь, подумал он против воли, только плохо выбирает себе битвы и ничего не знает об оружии и тактике.
Внезапно он навис над ней.
— Не смейте водить его дальше муниципальных границ, — прошипел генерал, развернулся и пошел в свою комнату, оставив Инджи в изумлении от его горячности. Он захлопнул дверь и уселся в кресло перед приемником, посреди карт. Он слышал, как Александр скребется под дверью. И воспоминание вцепилось в него, как ледяная рука в спину: эхо этой же фразы, «не смейте вывозить его дальше муниципальных границ», в другой эпохе, давным-давно.
Боже, думал генерал, сколько всего может случиться в одной жизни, и одна жизнь может вовлечь в себя так много других: ночь черной повозки, Меерласт Берг, прикручивающий деревянную ногу, выкрашенную в черный цвет, специально для ночных заданий, опустошенный Рыжебородый Писториус и чернокожий фельдкорнет Молой, который спорил со мной, генералом Тальяардом, и его пятнадцать человек, прибывших сюда после того, как атаковали британский блокгауз в стороне Промывки. Это было в декабре, вскоре после смены века.
— Не смейте вывозить его дальше муниципальных границ, — снова услышал он голос Писториуса, как удар хлыста, увидел людей, прошедших весь этот путь с Писториусом и больше уже ничего не хотевших, посмотрел на черную повозку, запряженную быками, и тотчас же узнал ее по легендам, добравшимся до этих мест много месяцев назад.