Мысли Игоря разбежались по дороге в Носово. Предстоящая "негоция" весьма его напрягала своей странностью и грязнотцой. Карамазовщиной и ставрогинщиной. И сам процесс, как ни представлял себе его Игорь, был тошнотворен и мерзок. "Потом зато женимся и всё забудем. В конце концов, античные греки не брезговали даже козами и овцами - и создали базис всей европейской культуры! Тем самым. Что "то самое" не стеснялись запечатлевать на своих греческих амфорах и горшках. Увековечивать. Грядущему веку в поучение и назидание. Так что и тебе не стоит вибрировать и трепетать, трепетный ты мой. Леви-Стросс описывал совокупление индейских девушек с трупами тотемных животных. Обряд инициации. Расслабься и получи удовольствие. Уговорил? Срамота. Нравственное гноилище. Я же не индеец. А зря...".
Игорь шёл к Марине. Шёл медленно. Первый раз ему не хотелось её видеть. Видеть-то он её хотел, если бы не мешало её сказочное "испытание героя". Помутилося синее море. Он присел на скамейку под старым дубом. В тени под ветвями висели мелкие мухи, как вертолёты, покачиваясь на одном месте. Зачем? С какой целью? Игорь протянул к ним руку - и они вмиг исчезли. И так же вмиг появились снова. "Может, здесь проход в четвёртое измерение? Мухи! Возьмите меня с собой, я хороший..." Он закрыл глаза. Хотелось плакать.
А Марина толкала коляску с сестрой вдоль улицы Носово. Её сопровождал Витя Колорадо. Двигались они в сторону пекарни, за которой спряталась голубая "Лада".
- Мы же с твоими родителями обо всём договорились, - тихо говори Витя. - Кажется, вопрос обмяли со всех сторон, что за новые тёрки?
- Так пусть родители этим и занимаются сами. Ты же, Витя, им башляешь, а организовала всё я, подготовила всё я, сделаю всё я - и останусь без мужа, без ленинградской квартиры, даже без денег.
- Мне этот базар надоел.
- А мне надоело эта дохлятина! - она с ненавистью толкнула коляску, - надоели отец с матерью, надоело жить в тупой провинции и видеть пьяные рожи и деток от этих пьяных рож. Я же много не прошу. А если базар надоел - отменяй. У меня будет всё - а ты ищи другой вариант.
- У меня нет столько денег.
- Не прибедняйся, Витёк! Машина, охрана, бизнес... Пара кубышек и полматраса есть. Ты моими руками загребаешь всё - я всё теряю. Шнурки мне ничего не отвалят.
Они молча проходили мимо Егора Осиповича, который сидел напротив сельпо, дожидаясь "часа волка". Он ни о чём не думал. Он молча курил, провожая глазами странную компанию. Едва они поравнялись с ним, как он громко высморкался в землю с двух ноздрей.
- Ты, свинья, мля, поосторожней тут... - обернулся к нему Колорадо.
- ...а я ...ообще в лебеду... Ты чё? Эта... - позвал он Колорадо.
- Ну?
- ...ы, ...ижу, при ...апитале. Тут бормотуху ...авезли, огнетушители по ноль-семь. Накинул бы ...а флакон...
Марина сказала зло:
- Вот среди такого отребья я всю жизнь жила, эти рыла я лечила, срач из-под них выносила - и жить с ними больше не хочу! Дай ему что-нибудь. Я, кажется, его видела в Дедовцах.
Колорадо брезгливо протянул купюру бывшему зоотехнику.
- Эта... - ответил он, - с ...лагодарностью ...пасибо.
Колорадо только сморщился в ответ.
- Итог таков, - сказала Марина, когда они прошли мимо Егора, - ты говоришь - да, я покупаю квартиру. Ты говоришь - нет, я выхожу замуж за квартиру. Правда, в первом случае теряю возможность уехать.
- Куда?
- По израильской визе отсюда. А Вене - передо мной весь мир откроется. Что получаешь ты? Наказываешь деда, становишься разводящим, крышуешь всю территорию. Не жмись, Витёк, ты без пальца, но не без мозгов! Бабки полетят к тебе стаей. Хочешь что-то получить, надо что-то вложить.
- Я уже вложился по-крупному. Медицинская карточка переделана, ВТЭК областной, чтоб её инвалидность поменяли, в ЗАГС, участковому. Знаешь, сколько это?
- Знать не хочу твоих проблем. Своих хватает.
Колорадо шёл и сопел. Сопел и думал. Мозги крутились с большой скоростью, просчитывая варианты.
- Что-то я не вижу, где твоё кидалово.
- Нет кидалова, Колорадо. Завтра уже настаёт сегодня. Решай. И дай денег хлеба купить.
Марина скрылась в пекарне. Витёк присел перед Лизой на корточки.
- Ну, что, свинины кусок? Скажи чего? Молчишь, вонючка. Ладно. Завтра - так завтра. Будешь счастливая. Может, даже родишь кого.
Колорадо опять посопел. Вернулась Марина. Лиза почувствовала запах горячего хлеба и издала какой-то жалобный звук.
- Отрежь ей горбушку.
Щёлкнул нож, Витёк вставил корку хлеба в жирные малоподвижные пальцы дауницы, которая с трудом поднесла руку ко рту и зачмокала, рассасывая.
- Есть у меня двушка рядом с Девяткино.
- Что? Опять деревня?
- Это метро "Комсомольская". Вечером привезу ордер на твоё имя. Жди.
- Не журись! Деньги - дело наживное. Я до одиннадцати на дискотеке. И если ты меня кинешь, дед про всё узнает.
- Тебе бы к нам, цены б тебе не было.
- Я подумаю над твоим предложением, - засмеялась Марина. ╛- Но за уважение - спасибо. Надоело дурочкой прикидываться. Я всё-таки закончила фельдшерское, знаешь ли. А когда всё кончится, у меня будет к тебе пара предложений по бизнесу. Тут денег, как нефти, только качай.
Колорадо щёлкнул зубами и гавкнул по-собачьи. Марина щёлкнула в ответ и гавкнула три раза. Оба засмеялись.
Но Игорь не спал. Его укачало на облучке рессорной брички. Барыня Наталья-матушка определила его при рождении в форейторы, а он и высоты боялся и от качки лошадиной страдал. Но вот же, приходится сопровождать, как какому-нибудь арапчонку, нонешнюю барыню Пушкину в проездах по светлейшей столице.
Да какая ж она светлейшая-то! Зима нынче выдалась - ни осень, ни зима. Низкие серые тучи одеялом накрыли и острова, и мосты, и самоё Неву. И ветер чухонский гонит тепло такое, что река то встанет, то откроется, да катит чёрную воду свою с серой шугой и загибается грязными барашками. И это на мои-то именины, субботнего Григория! Серый город. Всё серое, даже воздух. Задыхался в городе Григорий. "Просил же отпустить восвояси. Кажется, до Яропольца так пешим бы и дошёл. Так же нет: человеком тебя, говорит, сделаю, в училище отдам, будешь в коллегии заседать. Заседателя нашла! Есть аз да буки, и не надобны другие науки, ни в училище в этом страшном, ни в застенках этих казённых-каменных. Сидеть бы у печки да сухарь грызть!"
А денёк выдался тяжкий. Побегал нынче, все онучи промочил. Сперва на станцию бегом полторы версты по мокрени этакой с запиской на карету. А там хозяин, Тимофей Николаев, с цепкой медной по жилетке, сразу в крик: не дам, грит, ещё за две поездки мне должны - не рассчитали! Дак обратно той же дорогой про дурака рассказать, что нет для барыни кареты. И глупой - онучи-то холщовые накрутил, все ноги застыли. А Наташа-барыня, слёзки по щёчкам, протягивает из сумочки пятак, возьми, говорит тихо, что даст, хоть дрожки. И я опять в тех же онучах, в тех же лаптях снова на станцию. Но из Тимофея свет Николаева бричку выбил! Не хотел давать. И пролёткой обойдётся, по лыгам, грит, у меня и князья ездят. Заставил его всё-таки бричку на рессорах снарядить! На оброк, медведь, работает, а оброк-то ему барин его вкатил немалый... Но и пятак - деньги. Да не все ж я ему отдал, сговорил на три копейки и до повечерья. И теперь занимала Гришеньку мысль: отдать ли барыне две копейки или не отдать? Хорошо, что пока она сбиралась, перемотал холсту на сукно, да вместо лаптей-то эти новомодные мериканские калоши, бариным подаренные, надел. Чёрные, липкие, что твой клейстер столярный, а всё ж не мокнут. Не любит их барин, да он много чего не любит. И его особо не жалуют чистые-то дворяне-бояре. Все у него подлецы да злодеи. А лезина эта чёрная хоть и лезина, а пальцы холодит. Мёрзнут в них ступни-то на русском снежку... Как она против ветру-то доехала? Хоть полстью её укрыл двойной, полуперинной.