— Неужели вы не могли помочь ему?
— Как? У нас нет армии, а если бы она и была, все равно никакого толку. Жизнь этих людей, их мировоззрение может изменить только некая всемогущая сверхъестественная сила. Наши же силы невелики, ты видел их вчера, да к большему мы и не стремимся.
— Майк умер ни за что, так ничего и не сделав.
— Не думаю, — возразил Хостеттер, — но чтобы победить, понадобится не один Далинский, а много, много таких, как он.
— И Бардитов тоже.
— Да. Однажды все изменится к лучшему.
— Этого придется ждать слишком долго.
— И тем не менее, будет так. А затем всех Далинских объявят великомученниками, павшими за идею. Знаешь, Лен, эти люди, так ожесточенно отстаивающие свои убеждения, в чем-то правы. Они довольны и по-своему счастливы. Никто из нас не в праве приказывать им перевернуть жизнь вверх дном.
— И поэтому ты стоял в стороне?
Раздражение послышалось в голосе Хостеттера:
— Мне кажется, что ты до сих пор не уяснил: ведь мы не завоеватели. Мы можем только защищаться, не пытаясь перекроить всю страну, тем более, что она сопротивляется.
— Как ты можешь говорить, что они правы? Эти невежественные болваны, подобные Бардиту, и двуличные ничтожества, подобные судье.
— Они честные люди, Лен. Да, они по-своему честны. И тот, и другой благородно отстаивали сегодня утром свои позиции. Они искренне убеждены в своей правоте. Со времен сотворения мира никто — ни ребенок, укравший леденец, ни диктатор, истребляющий свой народ, — не совершил ни одного поступка, не будучи полностью уверенным в своей правоте и справедливости содеянного. Твой порыв называется рационалистическим, подобные вещи вредили человечеству больше, чем все пороки, вместе взятые.
— Может быть, Бардит — с этим я готов согласиться. Но только не судья. Он прекрасно разбирается в ситуации.
— Да в том-то и дело, что не всегда. Прозрение приходит поздно, иногда слишком поздно. Подумай сам, Лен: убегая из дома, ты в чем-нибудь сомневался? Говорил ли ты себе: “Я собираюсь ступить на стезю Дьявола и сделать родителей несчастными?”
Лен опустил глаза и долго молча смотрел на воду. Наконец он сказал:
— Как они там? Здоровы?
— Я слышал, что у них все хорошо.
— А бабушка?
— Умерла год назад, в декабре.
— Да, она была очень старой.
Странное чувство охватило Лена при мысли о бабушке, словно безвозвратно ушла частичка его самого. И вдруг он с болезненной ясностью увидел ее, залитую солнечным светом на ступеньке их дома, не сводящую глаз с полыхающих осенним пламенем деревьев, услышал ее слова о красном платье, которое она носила много лет назад, когда мир был другим.
— Отцу никогда не удавалось заставить ее молчать.
Хостеттер молча кивнул:
— И моя бабушка была точно такой же.
Вновь молчание. Лен сидел, глядя на воду, прошлое тяжким грузом навалилось на него, и он уже не хотел в Барторстаун. Ему хотелось домой.
— У твоего брата все прекрасно, и уже двое детишек, — сказал Хостеттер.
— Я рад.
— Пайперс Ран совсем не изменился.
— Нет, я уверен, что это не так. О, замолчи!
Хостеттер улыбнулся:
— У меня есть преимущество: я возвращаюсь домой.
— Значит, ты все-таки не из Пенсильвании.
— Мои предки жили там, я же родом из Барторстауна.
Внезапно Лен разозлился:
— Послушай, ты ведь знал о нашем бегстве из Пай-перс Рана и наверняка знал, где мы находились все это время.
— Да, знал и наблюдал за вами, наверное, поэтому меня не покидало чувство вины.
— Но почему, почему вы заставили нас так долго ждать? Ты же с самого начала знал, что мы хотим!
— Помнишь Соумса?
— Никогда его не забуду.
— Он доверился мальчишке.
— Но ведь… — тут Лен вспомнил, как Исо однажды обругал Хостеттера, и осекся на полуслове.
— Все эти годы, когда одного слова Барторстаун достаточно, чтобы вздернуть на виселице, мы строго подчиняемся законам Барторстауна. Соумс нарушил его. Я нарушаю его сейчас, но имею на то особое разрешение. И поверь мне, это — событие века. Я целую неделю до хрипоты спорил с Шермэном.
— Шермэн, — перебил его Лен, встрепенувшись. — Шермэн хочет знать, что нового слышно от Бэйера…
— Что за чертовщину ты несешь? — Хостеттер был явно ошарашен.
— Я слышал это имя по радио. Той ночью я нарочно оставил дверь в конюшню открытой, коровы ушли, и мы с Исо побежали их искать вниз к ручью. Исо слишком нервничал и уронил радио, затем случайно размоталась металлическая нитка и послышались голоса о том, что Шермэн хочет знать… И еще о какой-то реке. Вот потому-то мы и направились вниз по течению, к Огайо.
— А-а, то самое радио, с которого все началось? Я чуть не сошел с ума, когда обнаружил, что его похитили, — Хостеттер поежился. — Крис… Когда я думаю о том, насколько он был близок к тому, чтобы выдать меня, прямо мороз по коже. Твой народ изгнал бы меня навсегда.
— Я никогда ни в чем не винил вас и пытался убедить Исо, что все не так просто, как ему кажется.
— Да, ты можешь сказать фермерам спасибо, потому что если бы не события прошедшего дня, я не посмел бы даже заикнуться о вас Шермэну. Я сказал, что не хочу вашей смерти, что это будет мучить меня всю жизнь. В конце концов он согласился, но запомни, Лен, когда в следующий раз кто-нибудь даст тебе хороший совет, не стоит им пренебрегать.