— Пойдём пешком, — предложил друг, — а то автобуса ещё неизвестно сколько ждать придётся, да и влезем ли.
Я легко согласился. Всё равно от Советского проспекта до бани на своих двоих шлёпать.
К названию бани номер один Горкомхоза, что на улице Энгельса, вполне обоснованно можно было бы приписать дополнение — «Люкс». Я думаю, что многие клиенты этого дворца общественного омовения согласились бы с такой постановкой вопроса. Смотрите сами — там имелись не только привычные отделения: женское и мужское, но ещё и действующий буфет, правда, без спиртного, и даже парикмахерская, притулившаяся к мужской половине заведения. Такой «роскоши» не было больше ни в какой бане города.
На полдороге Санька вдруг хлопнул себя ладонью по обширному лбу.
— Что такое? — живо заинтересовался я. — Не выключил дома утюг? Чайник с плиты не снял? Забыл жулика отпустить?
Друг укоризненно посмотрел на меня.
— Хорош изгаляться. Не смешно. Я вот что подумал: а сегодня не курсантский ли день?
Да, это был правильный повод постучать по башке. Раз в неделю баню закрывали для гражданской публики, и ребятня, оказавшаяся на улице, имела возможность с восторгом глазеть, как по Советскому проспекту, мешая движению транспорта, двигаются длинные зелёные гусеницы военных колонн. Это курсанты нашего училища, ещё совсем недавно ставшего высшим, направлялись в эту обитель чистоты, чтобы смыть с себя последствия тягот и лишений военной службы.
Мы оглянулись по сторонам в крайнем нежелании увидеть колонны марширующих курсантов, но к вящему удовлетворению таковых не обнаружили. Только это ещё ничего не значило. Придётся всё-таки дойти до места и убедиться воочию.
Пришли. Убедились. Успокоились — обычный день, без всяких военных. Купили билеты по семнадцать копеек на брата и заняли очередь. Санька с опытным видом завсегдатая заявил:
— Часок придётся посидеть.
А я с грустью спросил у себя: ну вот ты пользовался до сих пор общежитским душем, без всяких бань — дешево и сердито, как у нас говорят. И чего тебе не хватало? Попариться? Так ещё неизвестно, что сегодня из этого выйдет. Веников-то на кассе нет, а выходящие краснорожие мужики с полотенцами на шеях бережно тащат свои веничные охвостья домой, чтобы ещё и на следующий раз хватило. Но Санёк в ответ на мои опасения совершенно легкомысленно махнул рукой, дескать, не бэ, найдём чего-нибудь.
Очередь двигалась медленно. Санька то и дело бегал «зубнуть», что на его каком-то тарабарском языке означало — покурить. А я пас очередь, чтобы никто не протиснулся «только спросить», и делал свои маленькие открытия. Например, некоторые послебанные мужики пили лимонад около буфета с таким зверским видом, что было понятно — им по ошибке налили явно чего-то другого. Надо будет ОБХСС-никам маякнуть. Следующим вопросом, меня занявшим, стал такой: почему одни дядьки идут в парикмахерскую до, а другие — после бани? Некоторое время я безуспешно бился над загадкой. Ведь, казалось бы, идти подстригаться после бани, это значит обречь себя на определённые неудобства. Волосы за шиворотом, как минимум, обеспечены.
Эта тайна на время осталась неразрешённой, поскольку заветная дверь открылась, и вышел значительный гражданин, сообщивший в окружающее пространство, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Пар хороший, на всех хватит.
Как будто не мыться ходил, а выполнял почётную миссию по изучению свойств банного пара. Следом выглянула благообразная старушка во всём белом, правда, слегка потемневшем от влаги, и показала выразительный указательный палец — один может зайти. Санька быстро занырнул в дверь, но почти тут же выглянул и поманил меня — заходи.
— Мы в один шкафчик. Мамаша разрешила.
Неписанные банные традиции покрепче любых других будут. Всех старушек из обслуги надо называть — мамаша. Это Саня погружал меня в священные традиции банного процесса.
— Скажешь: мамаша, тридцать первый, пожалуйста.
Старушка с огромной связкой ключей подойдёт, быстро оценит, какой ты: ещё нет или уже да, и сообразно этому закроет или откроет твой шкафчик.
Зайдёшь в парилку, не смыв по небрежности мыла, тебя тут же отматерят. Или так скажут, что покажется — лучше бы отматерили. Попрёшься туда же, когда дверь стоит открытая — тебя… в общем, понятно — то же самое. Часовые из числа добровольцев всегда находятся на стрёме поблизости. Бдят. Обязательно скажут примерно так: