Да, а отчего же я так вспылил? В сущности, девушку Нину я едва-едва знал. Но это здесь. А вообще, во мне проснулся немолодой уже Алексей Воронцов, услышавший, что какая-то гнида сказала скабрезность о его жене! Стерпел бы я такое в своем послебудущем времени? Конечно нет. Кто знает, отделался бы мерзавец простой оплеухой? Нет-нет, ногами бы я бить не стал, а кулаком — это всегда пожалуйста. Это я по отношению к себе могу стерпеть и гадость, и матерное слово, но коли задевают мою жену, детей, внуков… Нет, лучше не пробуйте.
А как же наше с Ниной счастливое будущее? Ну да, она еще не знает, что у нас с ней будет двое прекрасных детей, внуки, но что это меняет?
Конечно, преступление, в отличие от первой моей жизни, непременно должно быть раскрыто, и пальто окажется найдено. Это мой гордый ответ (я даже плечи развернул) всяким там вредным девчонкам и бездушным заместителям прокурора. Только разве я только к этому стремился? Нет, тут требуется нечто другое. И где же всё-таки этот чёртов друг Митрофанов?
А не позвонить ли мне в следствие? Знаю, что дело по краже Утягину не отдали, и на том спасибо. Но вдруг что-то новенькое есть?
До Рябинина дозвонился с пятого раза. Правильно. Борис Михайлович, если не проверяет чужие дела, то наставляет кого-нибудь по телефону. И, не обязательно это следователи. К Рябинину за консультацией могут обратиться и адвокаты, и сотрудники прокуратуры. А он, добряк этакий, ни разу еще никого не послал.
— Леша, привет? Как там на новом месте? — поинтересовался начальник следственного отделения, потом хохотнул. — Я же тебе говорил, переходи к нам. А предложение до сих пор в силе. Ты же у нас почти дипломированный юрист, хоть и без диплома. У меня с нового года две девки в декрет уходят, а Михаил Александрович вообще на пенсию намылился, комиссию проходить станет. И кем их заменишь? — Правильно, тобой. Будешь настоящим делом заниматься, не то, что в своей тюрьме.
Словечко «тюрьма» в речи Михалыча отдавало едким сарказмом. Не уважал он эти заведения: не милиция тебе и не зона, а так, не пойми, что.
— Хочешь — для начала я тебя на глухари посажу? Иголку цыганскую подарю, без неё никак, нитки белые. Знай, шей себе да в долгий ящик откладывай, пока розыскники преступление не раскроют. Да плюсом пару раз в месяц дежурство — сплошная лафа.
Ага, лафа. А то я не знаю, как следователи выговоры получают за просроченные дела. А иной раз могут и сами «загреметь под фанфары», как говаривал незабвенный Борис Новиков, если кого-то в камеру определят без надлежащих доказательств или освободить не успеют. Незаконное лишение свободы… Прокуратура бдит. Правильно делает, кстати. И здесь следователю надо ухо востро держать, потому что наш брат опер (тьфу ты, я ведь не опер уже!), умеет по ушам ездить, убеждать — дескать, ты только задержи, а доказательства будут. Но мне-то эти оперские штучки известны хорошо, не куплюсь.
— Ага, я же тебе обещал подумать, вот и думаю, — отозвался я.
— Ты говори, только быстренько, чего хотел-то? У меня люди сидят, — поторопил меня Рябинин.
Ну да, люди у него всегда сидят. Но у меня важный вопрос. Шкурный.
— Боря… Борис Михалыч, скажи-ка, как там то дело по краденому пальто?
— Леха, ты по которому пальто спрашиваешь? У нас их штуки три. Ты про свое? Про то, которое из общаги украли?
— А про какое еще? — хмыкнул я.
— Так что с ним сделается? Само пальтишко лежит где-то у вора, если тот его не перепродал. А так — глухарь. Дело я Балашову отдал, а что он сделает? Только формальности выполнит. Отдельное поручение твоим бывшим коллегам отписал, а больше ничего. Да что я тебе объясняю, сам знаешь. Кто искать будет? В общем, не грусти, Леха, звони, если что. Надумаешь к нам — милости просим.
Боря прав. Зацепок в этом деле никаких, поэтому в числе перспективных к раскрытию оно не числится, а стало быть более, чем на формальный набор мероприятий претендовать не может.
Вроде, и недолго с Рябининым поговорили, ничем он меня не порадовал, а на душе стало чуточку легче. Какие-то перспективы у меня всё-таки есть. Если что — Борис Михайлович к себе возьмет. А Боря, как я хорошо знаю, своих никогда не сдает. Он сам, иной раз, гнев начальства берет на себя. Потом подчиненному выволочку сделает, выскажет все что думает, но вышестоящему начальству про ляпы и косяки следаков докладывать не будет.
Хотя с моим переходом тут ещё бабка надвое сказала: Рябинин-то может и возьмёт, только кто же ему даст? То есть меня могут и не отпустить. Из каких-нибудь непонятных интересов службы, а то и из простой человеческой вредности. Говоришь, тебе там лучше будет? — Так на-ко вот — получи кукиш.