Я слушал этот бред и тихонько угорал. Он что, тоже товарища майора из розетки боится? Так вроде бы времена не те. Или меня за полного идиота принимает? А ещё мне было интересно, как он перейдёт к следующему вопросу.
Дело в том, что ещё днём меня каким-то таинственным образом выловил тот самый Кирьянов, когда я был в райотделе, и попросил не отказываться отдежурить за него завтра, если такое предложение поступит. А он, Кирьянов, в свою смену выйти никак не может.
— Накладка у меня страшенная, понимаешь, — рокотала телефонная трубка голосом моего кратковременного наставника, — дежурства совпадают: и на службе, и на шабашке. А я там и так уже два раза смены пропустил. Теперь и шугнуть запросто могут. Подстрахуй, будь другом. А за мной не пропадёт, сам знаешь.
А почему не подстраховать, если человек хороший? Так что я согласился. И вот теперь ждал, когда же, наконец, и каким образом шеф вывернет на нужную тему.
Шеф вывернул так:
— Но ничего в нашем суровом деле нельзя добиться, никаких результатов, понимаешь ли, без надёжного плеча товарища. Так ведь, товарищ Воронцов? Вот и вам вчера подставил своё плечо ваш друг и сослуживец Старожилов, бескорыстно принявший на себя ваше дежурство. Может быть без этого у вас ничего и не получилось бы.
Я обалдел. Вот это да! Настоящий виртуоз и эквилибрист наш начальник-то оказывается! Да ещё и мастер на чужом горбу в рай ехать. Ещё немного — и окажется, что вся спецкомендатура Нинино пальто искала, а я только помог маленько. Я уж не говорю о том, что Старожилов мне такой же друг, как…
Я не успел придумать, кем является для меня Старожилов, потому как начальник решил продолжить свою речь.
— Только взаимовыручка и взаимопомощь делает нас несокрушимыми. Вот вчера Старожилов помог вам, а завтра вы поможете Кирьянову.
Ну вот, наконец-то! А начальник пытливо посмотрел на меня:
— Ведь поможете? Товарищ Воронцов, поможете?
Своё обещание Кирьянову я уже дал, осталось подтвердить начальнику беспрекословную решимость не бросать сослуживца в беде. Так что я выгнул грудь колесом и чётко отрапортовал:
— Так точно, товарищ майор!
Товарищ майор одобрительно посмотрел на меня, молодец, мол, я в тебе не ошибся. Потом продолжил:
— Я, конечно, не могу приказать вам заступить на дежурство через сутки, зная, что и сегодня вы посвятили весь день работе и не отдыхали после прошлой смены. Но у товарища Кирьянова серьёзная беда — прострел радикулита. Человек просто двигаться не может. Надо же выручать товарища!
— Так точно, товарищ майор! Выручу, товарищ майор!
Пётр Петрович успокоился и посчитал, что официоза уже достаточно. Он вальяжно махнул рукой:
— Полноте, Алексей Николаевич, мы же не на плацу всё-таки. Просто — Пётр Петрович. А то, что вы проявили готовность постоять за честь подразделения, вам обязательно зачтётся. Только сейчас — больше никакой работы. Марш домой и спать перед сменой.
И я был милостиво отпущен отдыхать перед внеочередным дежурством. Я шёл и думал, что начальник всё перевернул по своему обыкновению. Ни за какую честь я стоять не намерен, а просто собираюсь выйти завтра на внеочередное дежурство. Только и всего. И опять это словечко — «зачтётся», от которого пахнет уж никак не поощрением, а скорей даже наоборот.
Это было вчера, а сегодня на своём внеочередном дежурстве я прикидывал, как бы наряду со своими прямыми обязанностями немножко позаниматься непрямыми, а если уж совсем точно, так даже не обязанностями, а теми хлопотами, которые я добровольно водрузил на себя. Требовалось найти отставного прапорщика и поторопить его с характеристикой на непутёвую Зинаиду Окуневу. Именно её (характеристики, а не Зинаиды) мне не хватало для совершения дальнейших шагов. Ещё надо было придумать, как свинтить на часок с дежурства и сбегать до райотдела. Повторно воспользоваться предлогом работы по раскрытию преступления мне показалось не лучшим приёмом. Пожалуй, придётся пожертвовать обедом.
Пару раз между текущими делами я набирал телефонный номер коменданта, но всё время в трубке сипло звучали длинные гудки — коменданта на месте не было. А как связаться с людьми, находящимися не рядышком с телефоном, а в каком-то другом месте, мир ещё не придумал. Рации не в счёт, конечно. Мне вспомнилось, какую оторопь я вызывал в первое время после перехода в эту реальность, когда, позвонив кому-нибудь, уточнял — а ты где сейчас? Люди посматривали на меня с недоумением и опаской, не повредился ли я умом после ранения и больничных процедур. Жалели, наверное, такой молодой, а в уме подвинулся, но помалкивали из деликатности. И только Санька Барыкин на правах близкого друга спросил как-то: