Приходили и ребята из уголовного розыска. Они колотили меня по здоровому плечу, рассказывали новости, но на мой прямой вопрос: да что же в конце концов происходит, переглядывались друг с другом и ухмылялись — сам, мол, знаешь. Приоткрыть завесу недомолвок и тайн мог бы, без сомнения, Джексон, но этот разгильдяй опять куда-то пропал.
Дальше дело пошло ещё интересней. В один из дней, спугнув стайку очередных посетительниц своей строгой монументальностью, в палату неспешно зашёл сам Пётр Петрович, начальник спецкомендатуры. Он долго жал мне руку и произносил речь о том, что вот так, товарищи, и должен поступать настоящий милиционер. Соседи по палате внимательно слушали Петра Петровича и на всякий случай согласно кивали головами.
Потом товарищ майор зачитал приказ о моём поощрении премией в размере тридцати рублей и закрепил сказанное крепким рукопожатием. Жаль, конечно, очень жаль, что вы так недолго пробыли в нашем коллективе, повторял он, с чувством потрясая мою руку.
— А я что, у вас больше не работаю? — искренне удивился я.
Товарищ майор захлопнул рот и озадаченно посмотрел на меня.
— Да? Так вы ничего ещё не… Ну тогда так — выздоравливайте, выходите на службу, а там и разберёмся.
И товарищ майор поспешно удалился, оставив меня ещё в большем недоумении.
Кулёма тут же подскочил ко мне с предложением обмыть это дело, а он, дескать, сбегает.
Сбегает? Это интересно. Это надо обдумать. Надо и мне сбегать. Вот прямо завтра. В самоволку. Разузнать, что к чему, а то в конец надоели эти тайны Мадридского двора. Пусть только Санька куртку какую-нибудь притащит и ботинки. Я совсем невежливо отправил Кулёму на своё место и взялся обдумывать план предстоящего побега.
В конце дня ко мне заглянул наш лечащий врач Виктор Павлович, он сегодня был на дежурстве. Поинтересовался моим самочувствием, получил ответ, что иду на поправку, и незамедлительно отреагировал:
— Ну с такой-то дружеской поддержкой как ещё может быть иначе? Мне медсёстры и санитарки жалуются постоянно. Это же ни в какие ворота! Я, конечно, понимаю, что для милиции табличек «Посторонним вход воспрещён» не существует. Но имейте же совесть — ходят без халатов, грязь уличную натаскивают, сплошная антисанитария. Больных волнуют, в конце концов.
При этих словах доктор испытующе посмотрел на Мумию. Потом обернулся ко мне снова:
— Вы там приструните их как-нибудь, или я буду вынужден доложить обо всём главврачу.
— Так это же они сами… — попытался я объясниться, но доктор не стал дальше меня слушать.
— Тем более. — совсем нелогично заявил он и удалился.
— Лёха, — послышалось с соседней койки, — никого не надо приструнивать. Пусть ходят. Больно уж девки… ой, девушки, у вас хороши. И парни пусть приходят. Интересно же ваш трёп слушать. Где ещё такое «кино» увидишь?
На следующий день, не успел я ещё толком обдумать план своего побега, ко мне заявился… Джексон. Конечно, в неурочное время — в тихий час, но зато какой — без верхней одежды, в халате и даже тапочках. Не успел я толком удивиться и обрадоваться, как следом за ним, тоже в халате, но не в тапочках (несолидно при форме-то!) в палату вошёл Фёдор Павлович, наш замполит. То есть не наш, а замполит райотдела. Это уж совсем не по фэншую — я же в райотделе не работаю!
Пришлось экзекуцию Джексона отложить на время. А Фёдор Павлович сразу развеял мои сомнения:
— Не удивляйтесь, Алексей Николаевич, я по поручению начальника УВД.
Он испытующе посмотрел на меня и добавил:
— И Алексея Максимовича тоже. День милиции, конечно, уже прошёл, но учитывая исключительные обстоятельства и ваши высокие достижения в службе, начальником областного управления принято решено наградить вас нагрудным знаком «Отличник милиции». Встаньте, пожалуйста.
Я поднялся с койки, и Фёдор Павлович продырявил мне рубашку с правой стороны, ввинтив туда шпенёк серебристого пятиугольника.
— Служу Советскому Союзу! — бодро отрапортовал я.
Раздались нестройные аплодисменты. И в самом деле, где ещё мои сопалатники увидят такое кино?
Опять все присели: Жека устроился на койке в ногах, а Фёдор Павлович — на единственном стуле.
— А вы, Алексей Николаевич, откуда товарища Шубина знаете? — как бы ненавязчиво поинтересовался замполит.