Конечно, все эти умствования были не более как изобретением велосипеда, и Олег это прекрасно понимал, но избавиться от некоторой подавленности все равно никак не мог. И самое несуразное: сегодняшняя поездка вдруг показалась ему вызванной именно этим ощущением. Дальше мысли стали путаться. Уже засыпая, он вспомнил о словах Эльвиры и решил завтра же раздобыть котенка.
Утренние часы — с семи до одиннадцати — были отведены для работы. Но в этот день все валилось из рук. Олег выкурил гору сигарет, расхаживал из угла в угол, пил черный кофе, сидел за столом, тупо уставясь в недоконченную рукопись поэмы, и даже попробовал сунуть голову под струю холодной воды. Ничто не помогало. Промаявшись таким образом почти до обеда, он вдруг вспомнил про котенка. Ну, с этим-то делом уж как-нибудь можно управиться.
Конопатый мальчишка в соседнем дворе в обмен на мороженое живо притащил откуда-то из котельной бездомного котенка, пушистого, с забавными кривыми лапками и хвостом вроде лампового ежика.
Увидев его, Эльвира всплеснула руками:
— Славный какой! Уродец, зато очень милый.
Милый уродец был тут же накормлен, выкупан, получил мягкий матрасик. Но через день выяснилось, что этот симпатичный зверек — несчастнейшее существо. На него регулярно накатывали судороги, заставляя корчиться и издавать ни на что не похожие вопли. Бедняга страдал, видимо, ужасно.
— Мало того что сам ненормальный, так еще и котенка выискал эпилептика, — сокрушалась Эльвира.
Приглашенная для совета пожилая соседка сказала:
— Унесите вы его в ветлечебницу. Там ему сделают такой укольчик, и он уснет.
— Уснет? Какие сны в том смертном сне приснятся, когда покров земного чувства снят? — машинально проговорил поэт.
Соседка, конечно, не поняла его. А вот Эльвира наградила осуждающим взглядом — она-то монолог Гамлета знала и помнила хорошо.
— Может быть, попробовать его спасти? Может, я постараюсь его выходить, а? — без особой уверенности предложил Олег.
— Это ты-то? — Эльвира удивилась. — Случись что, даже себе помочь не сможешь, кошачий спаситель.
— А если у него болезнь заразная? — весьма кстати вставила соседка.
— Нет-нет! — решила Эльвира. — Будь уж настолько добр, унеси его куда следует.
Не найдя путного возражения, Олег вздохнул и промолчал. В глубине души он надеялся, что авось все обойдется. Не обошлось. Приступы повторялись снова и снова. Олег начинал бестолково суетиться вокруг котенка, что-то пытался делать и тихо завывал от жалости. После приступа и котенок, и Олег отлеживались, одинаково измотанные, — только один в углу на матрасике, а другой — на поролоновом диване. Работа, и без того не ахти как спорившаяся, в эти дни вообще летела к черту.
„Нет, так жить нельзя, надо застрелиться!“ — именно эти слова, как уверяет Чехов, произнесла бы доведенная до отчаяния Каштанка, умей она говорить. Подобные же слова пришли в голову и Олегу. Да, стреляться не стреляться, но к крайним мерам пришлось-таки прибегнуть. Он завернул котенка в старый шарф и, чувствуя себя чрезвычайно неуютно, вышел из дому. Одна из тех непременных старушек, которые имеются при каждом дворе и которые всегда все видят, проводила его сразу ожившим взглядом и во всеуслышанье радостно заметила:
— Писака-то наш, видать, совсем уж спятил — вон уже кошками начал забавляться!
Последний в короткой своей жизни путь котенок проделал в такси. Выставив из шарфа голову, он тихо мурлыкал и с любопытством поглядывал на проносящуюся за стеклами пеструю картину улицы.
В небольшой комнатке ветеринарной лечебницы было прохладно, сумрачно, остро пахло аптекой. Кроме моложавой, видной женщины с карминными губами здесь находились старушка, елозившая старомодными очками по какой-то амбарной книге, и добродушный человек в хорошем костюме.
Женщина, улыбаясь неизвестно чему, выслушала робкие объяснения поэта и буднично сказала:
— Что ж, оставьте у нас ваше животное.
Она встала и, зайдя за перегородку, вынесла круглый, маленький, но очень зловещего вида брезентовый мешочек, словно слегка покрытый копотью. Казалось бы, что тут особенного? — но воображение, этот дар божий, сыграло с поэтом злую шутку, вмиг нарисовав кирпичные капитальной постройки трубы и султаны тяжелого жирного дыма над ними, бесконечные ряды бараков, колючие ограждения, а на переднем плане — видимую почему-то со спины фигуру в черном мундире с овчаркой на коротком поводке… Олег попятился и, со страхом глядя на этот мешочек, забормотал:
— Вы знаете… извините… а может, в другой раз, а?
— Мужчина! — презрительно покривились карминные губы. — Кота в мешок затолкать не может!
— Я… я боюсь, — чистосердечно признался поэт. — Я как-то, знаете, не привык…
— Чудак! Ничего страшного: самое обычное умерщвление, — приятным басом вклинился мужчина в костюме. — Дайте я его.
Он подхватил спеленатого котенка и с ловкостью, долженствующей, видимо, выказать в нем настоящего мужчину, отправил его в мешок, который женщина тут же затянула шнурком и повесила на гвоздик.
— Он не привык! — оскорбленно сказала она. — А мы что же, убийцы, если сидим здесь?
Она была права, тысячу раз права. Поэту хотелось провалиться сквозь землю.
— Фамилия? Адрес? — подала голос старушка, за все время так ни разу и не поднявшая головы.
С угодливой поспешностью Олег сообщил требуемое и выскочил вон. Только отмахав не менее квартала, он несколько пришел в себя и стал дрожащими руками отыскивать по карманам сигареты. Уши его все еще пылали. Ах, как нескладно получилось! Хорош же он был со своей идиотской чувствительностью! И женщина-то, главное, симпатичная! Мешочек этот на гвоздике… бр-ррр! Сейчас Олег готов был поклясться, что, прежде чем окончательно исчезнуть в брезентовом мешочке с черным инвентарным номером на боку, котенок бросил на него взгляд, в котором было трогательное доверие беззащитного маленького существа к существу большому и всесильному…