Окончательно потеряв надежду придумать что-нибудь разумное, Андрейка неожиданно для самого себя заорал что есть силы:
— Это что ж ты там делаешь?
Битка, поддерживая своего нового друга, вскочила на ноги и заливисто, сердито залаяла. Должно быть, если бы на него внезапно упала гора, Петрюк не испугался бы так, как он испугался этого выкрика и Биткиного лая. Он пошатнулся, вскрикнул и, ударив в последний раз ледорубом в крепкую ледяную стену, исчез.
Андрейка сначала ничего не понял. Ему показалось, что Петрюк залёг под мостом. Но Битка уже вертелась там и тревожно лаяла. Тогда Андрейка побежал к ней. Собака металась на краю ущелья, жалобно скуля. Над ущельем, крепко ухватившись за короткую тонкую ручку ледоруба, который глубоко завяз в льдине, белели в темноте две руки Это были руки Дмитрия Петрюка.
Петрюк скользил ногами по гладкой стене обрыва, но с перепугу никак не мог найти точки опоры. Он дышал хрипло и испуганно, как загнанный в западню зверь, и не обращал внимания ни на Андрей-ку, ни на Битку.
Долго не раздумывая, Андрейка размотал альпинистскую штормовую верёвку (недаром он так готовился к походу в горы), быстро затянул узел на одной руке Петрюка, отбежал от ущелья и, обмотав свой конец верёвки несколько раз вокруг большого острого камня, скомандовал Дмитрию:
— Подтягивайся на руках! Раз-два! Дружно! — и изо всех сил потянул верёвку.
Петрюк ещё немного поскользил ногами по каменной стене, потом напряг все свои силы и медленно подтянулся к краю провала. Сначала он зацепился за каменную площадку локтями, потом, хватаясь за натянутую Андрейкой верёвку, всполз выше и, наконец, после достаточно сильного рывка Андрейки окончательно взобрался наверх.
— Хотел разрушить мост? — сурово спросил Андрейка. — Да как ты смел?
— Я? Разрушить? — наконец опомнился Петрюк. — Кто это тебе сказал?
— Никто не сказал, сам видел…
— Да это я просто пробовал его прочность! — хихикнул Петрюк. — Чтобы он случайно не обрушился во время нашего перехода.
— Не ври! — презрительно сказал Андрейка. — Не считай меня дураком. Ты долго выкручивался, но на этот раз уже не выкрутишься. Хотел, чтобы мы дальше не пошли, чтобы не нашли Максима и Полю? Напакостил, наверно, а теперь боишься? Идём, Битка. Сейчас мы разбудим весь лагерь — пускай все узнают…
И он решительно пошёл в ту сторону, где стояли палатки экспедиции.
— Андрейка! Андрейка! — побежал за ним Петрюк. — Да я же пошутил…
Мальчик был уже далеко. И пока Петрюк добежал, Андрейка поднял всех на ноги. Он рассказал о том, как Петрюк хотел разрушить мост и отрезать экспедиции путь к перевалу, напомнил и о подделанном письме, и о «больной» ноге Петрюка. Наступило молчание, которого не хотелось нарушать ни виновному, ни тем более другим.
Токтогул, как самый старший, заговорил первым.
— Я старый, ты тоже старый, — сказал он, обращаясь к профессору. — И оба мы дураки. Зачем взяли с собой такую паршивую овцу.
— Теперь и я вижу, что ошибся в вас, Петрюк, — тихо проговорил Иван Терентьевич. — Я надеялся, что вы всё-таки честный человек, хотел дать вам возможность искупить свою вину перед товарищами. А выходит, ошибся. Что вы мне на это скажете, Петрюк?
Но Петрюк молчал. Он уже сказал своё последнее слово.
Утром старый Токтогул отправил его в долину в сопровождении одного из молодых охотников.
Хотя Поля, Максим и Увайс старались рассмотреть храм, но оказалось, что пройти через гигантские ворота было нелегко. И не потому, что возле одной из колонн дремал на сплетённом из рисовой соломы стульчике белобородый мужчина, похожий на тех, которые привезли Максима, Полю и Увайса в храм. Нет, мимо этого сонного часового можно было провести целый полк солдат, и он даже не моргнул бы. Зато были другие часовые, значительно страшнее и опаснее, чем белобородый. С нижней арки ворот, с белых прекрасных колонн свисали вниз сотни змей. Тут были зелёные, тонкие, как хлыст, змеи с огромными отвратительными пастями, очковые змеи с характерными белыми «очками» на утолщённой шее. Белобрюхая змея-стрела с рыбьей головкой извивалась рядом с толстой коброй, которая угрожающе надувала свой зоб и высовывала из пасти раздвоенный язык. А внизу, преграждая дорогу к воротам, неподвижно лежал на земле сетчатый питон, ежеминутно готовый задушить стальными кольцами каждого, кто только попытается пробраться туда.
Рулевой что-то крикнул чёрному привратнику, тот встрепенулся, раскрыл глаза, достал из-под себя небольшую чёрную дудочку и заиграл на ней печально и протяжно.
В тот же миг змеи неподвижно застыли на своих местах, питон поспешно убрал своё многометровое тело от ворот, освобождая проход, и белобородые смело вступили под высокую арку. За ними пошли и наши путешественники.
Когда они были уже на лестнице, сзади снова заиграла дудочка и снова, должно быть, зашевелились на воротах разномастные гады. Но стоило очутиться перед храмом, чтобы забыть и о гадах, и обо всём, что осталось позади.
Храм был построен из яшмы — неимоверно твёрдого узорчатого камня. Что за люди жили в Долине долгих снов? Как смогли они построить такой грандиозный храм из этого прекрасного, вечного материала, который давали, по-видимому, окружающие горы? Неужели это творение таких людей, как Путра, или же предков этих белобородых?
Центральная часть храма была сделана из редкостной зелёной яшмы. Боковые башни её представляли собой гигантские конусы из перламутрово-белого камня, похожего на китайский нефрит. Египетские пирамиды по сравнению с этим храмом были жалкими кучками камешков.
И снова перед нашими путешественниками встал вопрос: кто же строители этого храма?
Они миновали многочисленные залы, большие и маленькие, совсем тёмные и ярко освещенные дневным светом, проникавшим сюда неизвестно как. Потом белобородые привели Максима, Полю и Увайса в большой сад, разбитый тут же, в пределах храма. Белобородый рулевой пригласил наших путешественников войти в одну из беседок, разбросанных вокруг. Как только они вошли, белобородые бросили в беседку их рюкзаки, и двери закрылись.
— Приехали, — констатировал Максим. — Теперь можем отдыхать. Но мне почему-то кажется, что мы попали сегодня не к таким приятным людям, как Путра и его товарищи. Что ты скажешь на это, Увайс?
Увайс молчал. Он уже понял, что убежать отсюда невозможно. Каменный мешок, в котором они сидели, был достаточно крепок. Двери заперты надёжно. В маленькие дырочки под крышей свободно могла пролететь ласточка, но для человека они были слишком узкими.
— Тебе не удалось узнать, Поля, куда это нас привели? — спросил Максим.
— Я ведь сказала — в Яшмовый храм, — ответила девушка.
— Это мы знаем, — невесело сказал Кочубей, — а детальнее?
— Ты ведь сам видел, что белобородый молчал всю дорогу, как немой.
— В таком случае воспользуемся свободным временем и наведём порядок в своём хозяйстве, — предложил Максим.
Они развязали рюкзаки и начали выкладывать на белый каменный пол свои вещи. Как и предвидел Максим, сухари и печенье превратились в куски затвердевшего теста. Записи, которые Кочубей вёл на протяжении всей экспедиции, размокли в воде, чернила расплылись по страницам, и не было возможности разобрать хотя бы одно слово. Поля принялась раскладывать испорченную в воде одежду, и вскоре беседка имела вид маленькой прачечной.
Увайс занялся приготовлением завтрака. Он открыл две банки консервов, разложил на платке то, что было когда-то хлебом, соскрёб с бумажных обёрток остатки шоколада. Завтрак был хоть куда!
— К нам вскоре, наверно, придут, — высказала догадку Поля. — Не может быть, чтобы о нас никто не побеспокоился. Вспомните, какая гостеприимная встреча была вчера.
— Но вчера мы были совсем в другом месте, — напомнил ей Максим. — К тому же, если я не ошибаюсь, Путра говорил нам, что хочет спрятать нас от каких-то белых братьев. Возможно, эти братья нас всё-таки отыскали, и мы сейчас находимся у них.