— А поешь ты хорошо, Нили?
— Пою? Ну… так же, как и танцую. Хотя надо сказать, что все эти па получаются у меня куда быстрее, чем у большинства девиц из кордебалета. — Высоко подпрыгнув, она выбросила вперед ногу, едва не задев настольную лампу. — Теперь все, что мне нужно, это завести парня, и я буду в порядке.
— В вашем шоу есть симпатичные?
— Ты что, смеешься? Всякий мюзикл — это как сексуальная пустыня, если только ты не гомик. Дикки трахается со всеми ребятами из кордебалета — это как шведский стол, уставленный разными закусками. Исполнитель главной роли, правда, нормальный (и симпатичный тоже), но у него есть жена, которая по виду в матери ему годится; она постоянно торчит в зале, глаз с него не спускает. Мужик, что выступает в паре с Тэрри Кинг, совсем лысый и носит парик. Единственный нормальный мужчина — старый развратник, который играет роль отца Элен. Ему шестьдесят пять, но он всегда лезет тебя лапать. Правда, у одной девицы из кордебалета есть парень, а у того — друг по имени Мэл Хэррис. Он — составитель рекламных объявлений, и она хочет ради меня устроить нам встречу вчетвером. Надеюсь, из этого хоть что-то да выгорит… Ужасно, если у меня не будет своего парня на моей собственной премьере. А ты, значит, пойдешь на премьеру нашего шоу в Нью-Йорке с Джорджем Бэллоузом?
— Нет, конечно. Я ведь… ну… я же помолвлена с Алленом.
— Тогда давай я куплю тебе два билета на премьеру. Это будет подарок от меня.
— А разве тебе не дадут контрамарки бесплатно?
— Смеешься? Никому не дают, даже Элен Лоусон. Но она закупает по четыре билета на каждый вечер, и мне кто-то сказал, что когда шоу станет хитом, она загонит[их билетным спекулянтам и загребет кучу денег.
— Но, Нили, я не могу позволить, чтобы ты покупала мне билеты… Аллен сам купит. И знаешь, если с Мэлом ничего не получится, после премьеры мы возьмем тебя куда-нибудь с собой.
Знакомство Нили с Мэлом Хэррисом произошло на следующей неделе. «Он был великолепен», — утверждала она. Пригласил ее в «Туте Шор» и все рассказал о себе. Двадцать шесть лет, окончил Нью-йоркский университет, составляет рекламные объявления, но надеется, что когда-нибудь станет продюсером. Живет в небольшой гостинице неподалеку от центра, а вечером по пятницам ездит в Бруклин ужинать со своей семьей.
— Понимаешь, евреи очень дорожат своими семейными отношениями, — пояснила Нили.
— Он тебе действительно нравится? — спросила Анна.
— Я люблю его.
— Нили, ты встречалась с ним всего один раз. Как же ты можешь любить его?
— Глядите-ка, кто это говорит. А сама-то с Лайоиом Берком тоже пообедала всего один раз.
— Нили! Между мной и Лайоном Берком ничего нет. Я о нем даже не думаю. К тому же мне начинает нравится Аллен.
— Ну а я точно знаю, что люблю Мэла. Он красивый. Не такой красивый, как Лайон, но все равно великолепный.
— Так как же все-таки он выглядит? Нили пожала плечами.
— Пожалуй, похож немного на Джорджи Джессела, но для меня он бесподобен. И руки не распускает. Даже когда я соврала, что мне двадцать лет. Боялась, его отпугнет, если узнает, что мне семнадцать.
Нили вытянула шею в сторону открытой двери. Они сидели в комнате Анны, а телефон висел этажом ниже, перед комнатой Нили. Это было одновременно и удобно и нет. Ей приходилось постоянно снимать трубку, отвечая на звонки другим жильцам, и передавать им то, что просили звонившие.
— На этот раз звонят мне! — вскрикнула она, услышав звонок.
Спустя пять минут она влетела назад, задыхаясь от распирающего ее счастья.
— Это был он! Пригласил меня сегодня в «Мартинику». Мэл рекламирует там какого-то певца.
— Наверное, он очень хорошо зарабатывает, — сказала Анна.
— Нет, всего сотню в неделю. Он работает на Ирвинга Стейнера, а у того примерно двадцать крупных рекламодателей. Но он вскоре хочет открывать свое дело, хотя и пытается выйти на радио. Знаешь, евреи — превосходные мужья.
— Я тоже слышала. Но как они относятся к ирландкам?
Нили сдвинула брови.
— Слушай, я всегда могу сказать ему, что я наполовину еврейка. Что фамилию О'Хара взяла как сценический псевдоним.
— Нили, это не удастся скрыть.
— Если будет нужно, удастся. Я выйду за него замуж. Вот увидишь. — Обняв себя за плечи, она закружилась в танце по комнате, тихо напевая.
— Красивая песенка. Что это?
— Из нашего шоу. Слушай-ка, Анна, а почему бы тебе не взять то норковое манто, которое тебе предложил отец Аллена и не продать мне свое черное пальто? Мне как раз нужно черное пальто.
— Нили, спой эту песню еще раз.
— Зачем?
— Ну просто так.
— Это номер Тэрри Кинг. Но, по-моему, его хочет перехватить Элен Лоусон. Она уже забрала у Тэрри одну песню. У бедняжки Тэрри осталось всего две — эта и еще одна. Одна по-настоящему грустная. Элен не может забрать у нее такую песню. По своему характеру она не может исполнять этот номер. Это противоречило бы сценарию.
— Спой песню, Нили, ту, что ты пела сейчас.
— А если спою, продашь мне свое черное пальто, когда получишь норку?
— Я тебе его так отдам… если я вообще возьму норку. Спой.
Нили вздохнула и, словно ребенок, которого заставляют рассказывать наизусть стихотворение, встала посреди комнаты и пропела всю песню от начала и до конца. Анна с трудом верила своим ушам. Голос у Нили был необыкновенный, кристально чистый. На низких нотах он звучал сильно и мелодично, а на высоких энергично и красиво.
— Нили! Ты замечательно поешь!
— Да ну, так-то петь всякий сможет, — рассмеялась Нили.
— Сможет, но не так. Я не смогла бы правильно протянуть ноту, даже под угрозой смерти.
— Если бы ты выросла среди артистов эстрады и варьете, то смогла бы. Я умею танцевать, жонглировать и даже кое-какие фокусы показывать. Потолкаешься за кулисами — всему научишься.
— Но, Нили, ты поешь хорошо. Просто хорошо. Нили пожала плечами.
— На это плюс пять центов я смогу купить себе чашку кофе.
А к концу второй недели репетиций Анна занялась «Небесным Хитом» лично. Однажды вечером, когда она ухе собиралась уходить домой, в контору явился Генри.
— Анна, слава богу, что еще не ушла. Послушай, дорогая, ты можешь спасти мне жизнь. Я должен быть на Эн-Би-Си. Шоу Эда Холсона выходит в эфир сегодня в девять вечера, а заключительные двадцать минут нужно переписать заново. Эд вечно всех подводит, сценаристы уже собрались от него уходить, продюсера он сам выкинул. Я же уйти от него не могу. А меня сегодня ждет Элен Лоусон, я должен принести ей целый портфель ее новых акций. Он у меня на столе.
— Мне передать его ей с посыльным?
— Нет, лучше отнеси сама. Но не говори, что я на Эн-Би-Си. Скажи, что я безнадежно застрял на совещании совета директоров по тому самому вопросу о сделке с недвижимостью, в котором она заинтересована, и что никак не смог вырваться. Если она будет думать, что я зарабатываю деньги для нее же, она не станет возражать. Портфель отдашь ей лично в руки и, ради бога, говори все это как можно правдоподобнее.
— Сделаю все, что в моих силах, — пообещала ему Анна.
— Отнесешь его прямо в театр, войдешь со служебного входа. Репетиция у них вот-вот закончится. Скажи, что завтра я все обговорю с ней в деталях.
Анна пожалела, что Генри застал ее, надо было ей уйти чуть раньше. В подобных делах она не искушена. Встретиться лицом к лицу с самой Элен Лоусон! В ее сознании никак не вмещалось, что это действительно может быть всего-навсего повседневным и заурядным деловым свиданием.
Она страшно волновалась, подходя к зданию театра и робко открывая черную и проржавевшую дверь служебного входа. Даже старый привратник, сидевший у батареи и читавший в газете раздел о скачках, выглядел внушительно и грозно.
Он посмотрел на нее.
— Ну, чего надо?
Интересно, подумалось ей, что во всех фильмах весело щебечущие девушки из кордебалета называют годящихся им в отцы привратников «папочками». Этот же смотрел на нее так, словно ему предстояло опознать ее в полицейском участке как подозреваемую среди других лиц.
Она объяснила ему, что ей нужно, показывая в подтверждение своих слов на портфель как на доказательство. Он кивнул, буркнув: «Вон там», и опять уткнулся в газету.