— Оставайся в пределах слышимости лагеря. Иди по тропе, не блуждай. Пять минут и обратно.
— Я не ребенок, Дженсен.
— Нет, — соглашается он, его голос становится тише, грубее. — Ты точно не ребенок.
Что-то в его тоне заставляет мой пульс участиться. Я беру флягу и поворачиваюсь к деревьям, чувствуя его взгляд на себе, когда ухожу.
Тропа узкая, но отчетливая, она вьется между древними соснами, чьи ветви переплетаются наверху, словно узловатые пальцы. Лесная подстилка пружинит под ногами из-за десятилетий опавших иголок, приглушая мои шаги. По мере того, как я углубляюсь в деревья, звук ручья становится громче, хотя я все еще не вижу его из-за густого подлеска.
Воздух здесь кажется другим, каким-то более тяжелым, заряженным чем-то, что я не могу назвать. Я замечаю, что двигаюсь медленнее, осторожнее, прислушиваюсь к каждому хрусту веток и шелесту листьев. Рациональная часть моего мозга знает, что это просто обычные лесные звуки, но что-то более первобытное шепчет предостережение, похожее на то чувство, которое я испытывала прошлой ночью перед появлением лошади.
Я почти дохожу до ручья, когда замечаю небольшую пирамиду из сложенных камней. Семь гладких речных камней, расставленных по убыванию. Лейни в детстве так делала в походах, отмечая особые места, которые она хотела запомнить.
Мое сердце начинает биться быстрее, когда я приседаю, чтобы рассмотреть. Камни старые, покрытые лишайником, но сама структура выглядит относительно недавней. Кто-то поддерживал ее, не давал упасть.
Я тянусь, чтобы прикоснуться к ней, когда за моей спиной хрустит ветка.
Оборачиваюсь, чуть не уронив флягу, и вижу Дженсена, стоящего в нескольких шагах от меня. Закат отражается в его глазах, заставляя их блестеть в сгущающихся сумерках.
— Уже отвлеклась? — говорит он тихим голосом.
— Просто… — начинаю я.
— Скоро стемнеет, — обрывает меня Дженсен, проходя мимо меня к звуку воды. — Ручей там.
Я следую за ним сквозь рощу к реке Доннер, рассекающей лес. Она шире, чем я ожидала, и с грохотом несется по поросшими мхом валунами, образуя белую пену. Берега здесь крутые, усыпанные гладкими камнями, которые темнеют в тусклом свете.
Дженсен приседает, наполняя флягу уверенным движением. Я опускаюсь рядом, копируя его, до боли ощущая его присутствие.
— Ты видел ту груду камней, вдалеке? — спрашиваю я, мой голос тонет в шуме течения.
Он не поднимает головы.
— Видел.
— Лейни могла это построить?
Теперь он смотрит на меня. В сгущающейся тьме сложно понять, что он думает.
— Нет. Здесь ничего не продержится так долго, три года. Кто угодно мог сделать. Туристы. Охотники, — он решительно закручивает крышку фляги. — Пора обратно. Попрошу Элая набрать воды позже.
— Мы обсудим то, что произошло прошлой ночью? — вырывается у меня.
Он тяжело вздыхает и встречается со мной взглядом. Он смотрит так пристально, что я застываю на месте.
— Разве это наш план?
— Просто я… — начинаю, отводя взгляд. — Не хочу, чтобы у нас все было неловко.
— У нас? — повторяет он. — Никаких «нас» не существует, мисс Уэллс.
Вот черт. Я чувствую, как краснею.
— Я имела в виду наше… ну, сотрудничество, клиент и… проводник. Я знаю, что прошлой ночью была пьяна, напугана и не хотела, чтобы мы пересекли… границы.
— Но ты хотела, чтобы ее пересекли, не так ли?
Я сглатываю.
— В тот момент, да.
— Хочешь сделать это сейчас? — спрашивает он хриплым голосом. — Я хорошо переступаю границы.
— Я вижу, — шепчу я.
— Просто чтобы ты понимала, чего я хочу, — говорит он, вставая. Протягивает руку, чтобы помочь мне, и я принимаю ее, поколебавшись. — Можешь сказать, что это все из-за лощади, которая тебя атаковала. Если захочешь найти оправдание.
Его ладонь горячая и шершавая. Сильная. На мгновение никто из нас не двигается.
Затем он отступает.
— Лучше вернуться. Держись рядом.
Когда мы возвращаемся на поляну, остальные уже развели костер, и пламя отбрасывает мерцающие тени на наш небольшой лагерь. Палатки образуют неровный полукруг вокруг кострища, а лошади привязаны на противоположном конце поляны. Запах кофе смешивается с дымом костра, неожиданно уютное ощущение появляется в этом диком месте, хотя мне нельзя пить кофеин на ночь.
Я устраиваюсь на упавшем бревне, которое притащили поближе к огню, благодарная за тепло в надвигающейся ночи. Лес, кажется, подступает ближе во тьме, а пространства между деревьями заполняются глубокими тенями. Иногда я замечаю какое-то движение на краю света костра — вероятно, просто ветви раскачиваются на усиливающемся ветру, но мое воображение подбрасывает более зловещие варианты.
— Проголодалась? — спрашивает Элай, протягивая мне жестяную кружку с чем-то дымящимся.
Я с благодарностью принимаю её, согревая ладони. Насыщенный аромат говяжьей тушенки поднимается из кружки, вызывая урчание в животе. До этого момента я и не осознавала, насколько изголодалась.
Дженсен садится по другую сторону костра, его черты резкие и загадочные в танцующем свете костра. Он не смотрит на меня, но я ощущаю его внимание, словно нечто осязаемое, натянутое между нами сквозь дым и пламя.
Я хорошо переступаю границы.
Да уж, он чертовски хорош в этом.
Ночь сгущается, и разговоры стихают. Рэд заступает на первую вахту, исчезая в темноте за пределами нашего лагеря с винтовкой за плечом. Говорит, нужно убедиться, что медведи не приблизятся к нам, поскольку в это время года их здесь много. Коул и Хэнк рано укладываются спать, а Элай остается у костра, методично вырезая что-то из куска сосны своим ножом. Дженсен ухаживает за лошадьми и мулом.
Я должна быть измотана, но сон кажется невозможным с этой тяжестью невысказанных слов, повисших в воздухе. Непрерывный шум ручья просачивается сквозь деревья, иногда напоминая шепот. Я думаю о прошлой ночи, и мой пульс учащается. Как же это похоже было на голос моей сестры. Почему я тогда выбежала в метель? И почему лошадь напала на меня…
А потом остановилась?
Когда я, наконец, ухожу в свою палатку, то лежу без сна, прислушиваясь к звукам леса — потрескиванию и шипению догорающего костра, тихому ржанию спящих лошадей, бесконечному шепоту реки Доннер в темноте.
А под всем этим — какая-то более глубокая тишина, настороженная и ожидающая.
Палатка Дженсена всего в нескольких шагах от моей. Я стараюсь не думать о нем, лежащем там в темноте, стараюсь не вспоминать тепло его рук или тот пронзительный взгляд, когда он смотрел на меня. Когда он спросил меня, хочу ли я снова переступить черту.
Стараюсь не думать о том, какие другие секреты он скрывает, и не разрушит ли их раскрытие нас обоих.
Или что-то в этих горах разрушит меня быстрее.
11
—
ДЖЕНСЕН
Первые лучи рассвета пробиваются сквозь полотно палатки, но я уже не сплю. Привычка. Годы в этих горах научили мое тело просыпаться с солнцем, быть начеку, готовым ко всему. Замираю на мгновение, прислушиваюсь. Птицы начинают свои утренние песни. Вдали журчит ручей. Мерное дыхание моей команды в палатках.
Но что-то не так.
Вылезаю из спальника, натягиваю джинсы.
Утренний воздух холодит, когда я проскальзываю через полог палатки, осматривая лагерь. Палатки Коула и Рэда все еще плотно застегнуты. У входа в палатку Элая видны его ботинки, один упал на бок. Все выглядит нормально.
Кроме палатки Обри.
Полог распахнут, внутри виден спальник. Пусто.
Сердце бьется чаще, но я уговариваю себя, что волноваться не стоит. Она просто вышла подышать свежим воздухом. Но инстинкт берет свое, и я хватаю пистолет, засовывая его за пояс. Обхожу лагерь.
Ни следа.
Следов борьбы тоже нет, и это меня успокаивает. Иду по тропинке к ручью. Четко вижу ее следы, ведущие к воде. Никто не шел за ней. Никто ее не тащил.
Чувствую облегчение, но тут же злюсь на себя. Она взрослая женщина, вышла на прогулку, а не какая-то дурочка, которая не может о себе позаботиться. Хотя остальные, наверное, так и думают. Но я все равно иду к ручью, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.
Слышу плеск воды.
За поворотом ручей расширяется, образуя небольшой бассейн.
И вижу ее.
Обри стоит по пояс в воде спиной ко мне, утреннее солнце делает ее мокрую кожу золотой.
Вода стекает по ее плечам, она медленно намыливает руку мылом. Ее волосы зачесаны назад, видна изящная шея и изгиб спины.
Вот черт.
Надо развернуться. Дать ей побыть одной.
Так будет правильно.
Но я не правильный мужчина.
Не двигаюсь.
Не могу.
Вид ее не дает мне двинуться с места. Капли воды поблескивают на плечах. Ручей едва касается плавных линий ее бедер. Когда она поворачивается, чтобы смыть мыло, я замечаю краешек груди, округлой и безупречной.
Тело откликается привычно и мгновенно. Кровь приливает к паху, напоминая о тесноте джинсов и напряжении в них.