Она упрямо качает головой, берет свой спальник из кучи, которую мы притащили на Ангусе, и начинает его раскатывать.
— Я у камина посплю. К тому же, кто-то должен подкидывать дрова.
— Я могу это делать, — предлагаю.
— Тебе нужен отдых больше, чем кому-либо из нас, — возражает она. — Ты знаешь эти горы. Мы полагаемся на тебя.
Здравый смысл в ее словах есть, но я думаю лишь о том, как она будет спать одна внизу, пока мы наверху. Может, ей просто не хочется спать в одной комнате с незнакомыми мужиками? Особенно с таким, как Рэд. Я вижу, как он на нее смотрит, когда думает, что никто не видит. Глаза его горят похотью.
Рэд ловит мой взгляд и ухмыляется, словно знает, о чем я думаю. В моем животе сжимается все от предчувствия опасности. И просыпается собственнический инстинкт. Смешно. Я сам не могу перестать думать об Обри, а тут переживаю из-за Рэда.
Да, мои мысли далеки от чистоты.
— Как знаешь, — говорю я, хотя не хочу ее оставлять. — Но если что-то понадобится…
— Я тебя найду, — заканчивает она фразу и едва заметно улыбается.
Входит Элай, стряхивая снег с куртки. Остальные уже поднимаются в мансарду, споря из-за кроватей. Элай смотрит на меня.
— Что-то еще нужно?
— Нет. Главное, чтобы лошади были накормлены и в тепле. Отдохни.
Он смотрит на меня.
— Иди, — говорю. — Я сейчас поднимусь.
Когда остаемся одни, не хочу уходить. Обри устраивается у огня. Пламя играет в ее волосах, делает их золотыми, подчеркивает линию скул и изгиб шеи.
— Что-то тревожит, ковбой? — спрашивает, не поднимая головы. От ее хриплого голоса кровь приливает в пах.
— Держи дверь запертой, — говорю, собираясь с мыслями. — Не открывай жалюзи, не открывай дверь. Чтобы ты не услышала.
Она поднимает взгляд.
— Что я должна услышать?
— Ветер в этих горах играет злые шутки, — говорю осторожно. — Тебе может показаться, что ты слышишь голоса. Кто-то зовет тебя.
Она изучает меня взглядом.
— Как той ночью?
Она знает ответ.
— Просто запри дверь. И не давай огню погаснуть.
— Ты все еще скрываешь, чего боишься на самом деле, — тихо произносит она. — Что там такое, что тебя так напрягает? Ты избегаешь разговоров.
— Спи, Обри, — говорю я, направляясь к лестнице. — Завтра рано вставать.
— Дженсен, — ее голос останавливает меня. — Спасибо. За то, что привел меня сюда.
Я оглядываюсь. Она так сильно повлияла на меня. Она заставляет меня стремиться к лучшему. Верить в искупление.
— Не стоит благодарности, — предупреждаю я. — Мы еще не нашли твою сестру.
Она смотрит на меня проницательным взглядом, который проникает в самую душу.
— Но мы ее найдем.
Я поднимаюсь по лестнице, не говоря ни слова. С каждым шагом я все дальше от нее, но тот вопрос, который преследует меня три года, настигает снова.
Что сделает Обри, когда узнает правду о своей сестре?
И что она подумает обо мне, когда узнает, что я причастен к этому?
15
—
ОБРИ
Вскакиваю, на секунду теряя ориентацию, рука ищет несуществующий пистолет. Но в свете камина вспоминаю, где я, и понимаю: меня разбудили шаги на лестнице. Шаги, которые отчаянно пытаются быть тихими.
Сажусь, поворачиваюсь на ковре и вижу Дженсена, спускающегося с последней ступеньки.
— Не хотел тебя разбудить, — тихо говорит он.
— Я и не знала, что уснула, — отвечаю, поглядывая на спальник рядом. Помню, как пошла в ванную, чтобы умыться холодной водой с мылом, потом переоделась в пижаму. Видимо, до спальника добраться так и не смогла.
Дженсен подходит к камину, приседает и подбрасывает дрова. Отблески огня играют на его лице, подчеркивая резкие углы и тени. Надо встать, перебраться в спальник, держать дистанцию. Но вместо этого я остаюсь здесь, наблюдая.
— Не спится? — спрашиваю, обхватывая колени руками. В доме холодно, несмотря на огонь, и я чувствую, какая тонкая моя ночнушка.
— В последнее время сплю мало, — он смотрит на огонь, не на меня. — В этих горах особенно.
Что-то в его голосе заставляет меня присмотреться к нему. Напряжение в плечах. Осторожность в каждом движении. И тень чего-то пережитого в глазах, когда он наконец поворачивается ко мне.
— Что не так с этими горами, Дженсен? — спрашиваю тихо, чтобы не разбудить спящих наверху. — Здесь что-то произошло, да? Что-то, о чем ты молчишь.
Он сжимает челюсти.
— В этих горах всякое случается. Не все истории годятся для сказок на ночь.
— Попробуй рассказать мне, — смотрю ему прямо в глаза, вызывая на откровенность. — Я слышала немало кошмаров.
Сама их пережила.
Он смотрит на меня несколько долгих секунд, огонь отражается в его глазах, а потом идет на кухню. Достает из шкафчика флягу, откручивает крышку и делает большой глоток. Протягивает мне.
Я почти отказываюсь. Должна отказаться. Но что-то в этой ночи, в этом одиночестве, в том, как он на меня смотрит — словно видит меня насквозь — заставляет меня протянуть руку.
Он подходит и передает мне флягу.
— Если бы я тебя не знал, сказал бы, что ты умеешь себя контролировать.
— Ты многого обо мне не знаешь, — говорю, делая глоток. Виски обжигает горло и согревает изнутри. — И я о тебе тоже.
— Может, так будет безопаснее для нас обоих, — он забирает флягу, его пальцы слегка касаются моих. От этого мимолетного прикосновения пробегает искра.
Надо встать и пойти в ванную. Держаться подальше. Его близость, его присутствие мешают мне помнить, зачем я здесь на самом деле. Вместо этого я беру флягу, когда он предлагает, наши взгляды встречаются над горлышком.
— Зачем ты здесь на самом деле, Обри? — его голос становится ниже, грубее. — И не рассказывай мне про сестру. Дело не только в ней.
Этот вопрос застает меня врасплох. Ведь я здесь только из-за Лейни.
Разве нет?
— Может, я от чего-то бегу, — говорю вместо этого. Это лишь часть правды. — Как и ты.
— Что заставляет тебя так думать? — спрашивает он.
Я пожимаю плечами, глядя на огонь.
— Просто такое чувство.
Дженсен отставляет флягу в сторону. Он теперь ближе, хотя я и не заметила, как он подошел. Достаточно близко, чтобы чувствовать исходящее от него тепло, запах сосны и дыма, пропитавший его одежду.
— От чего бежишь ты, Обри Уэллс? — его голос становится мягким, таким, от которого стоит ждать опасности.
Мой пульс зашкаливает. Мы на краю пропасти, и оба это знаем. Надо отступить. Вспомнить причины, почему это полный бред: он что-то скрывает, я тоже, мы в глуши, а его команда спит наверху.
Но меня тянет к нему, словно магнитом, не могу сопротивляться.
То же самое сводило нас вместе раньше.
— Я бегу от своих сожалений, — шепчу я.
Он касается моего лица, его загрубевшие пальцы на удивление нежные. Момент, когда мы замираем на краю. Любой из нас может отступить.
Но мы стоим, как вкопанные.
Его губы находят мои в отблесках огня, и это уже не нежность. Это голод. Животный. Я отвечаю с той же яростью, как вспышка пороха после долгого затишья. Руками вцепляюсь в его плечи, чувствую стальную силу под тканью.
Он толкает меня на ковер, наваливается сверху, и я стону ему в рот. Этот звук, кажется, напоминает ему о ребятах наверху, он отрывается, и его взгляд темнеет от предупреждения.
— Сможешь вести себя тихо? — его хриплый голос вызывает дрожь.
Я киваю, задыхаясь.
— Постараюсь.
— Постарайся изо всех сил.
Он отстраняется, сбрасывает рубашку, штаны. Его член каменный, и слегка подергивается. Я смотрю на него, на каплю смазки на кончике, блестящую в свете огня. Наконец отвожу взгляд и смотрю ему в лицо. Он усмехается, довольный моей реакцией.
Ухмылка исчезает, и он набрасывается на меня. Его губы обжигают мою шею, горячие, властные, и о сдержанности не может быть и речи. Мои пальцы запутываются в его волосах, царапают его спину. Он стонет в горло, и я сдерживаю стон.
Он хватает обе мои руки одной рукой, прижимая их над головой.
— Я что говорил о тишине? — в его голосе сквозит опасная усмешка.
— Я не… — пытаюсь возразить, но он затыкает меня очередным поцелуем.
— Нас поймают, — шепчет он в мои губы. — Может, ты этого и хочешь.
Его рука скользит под мою пижамную рубашку, ласкает голую кожу, дразнит мои твердые соски, и я думаю, может, он и прав. Может, я хочу, чтобы все знали, что я делаю с этим мужчиной, рядом с которым я забываю обо всем.
Он задирает рубашку выше, его губы следуют за рукой.
— Дженсен, — выдыхаю я, и это уже мольба.
Он замирает над моей кожей.
— Хочешь, чтобы я остановился, дорогая? — его слова грубые, неохотные.
— Нет, — быстро отвечаю я, изгибаясь. — Хочу большего.
В ответ он издает стон, больше похожий на рык. Он опускается ниже, обжигая поцелуями мои ребра, живот. Предвкушение того, что будет дальше — обещание в его глазах — перехватывает мое дыхание.